Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Из донесения главноначальствующего гражданской частью на Кавказе кн. Г. С. Голицына министру внутренних дел В. К. Плеве, 5 августа 1902 г., № 646

ГА РФ. Ф. 102. Оп. 199. Д7. 1902 г. Д. 175. Л. 108-108 об.

№ 13

Из заключения военно-прокурорского надзора по делу об убийстве В. Кецховели:

По поводу убийства Кецховели показания спрошенных свидетелей разделяются на две группы, состоящие: одна из чинов караула, а другая – из политических арестантов.

По словам часового, рядового Дергилева, разводящего, ефрейтора Егорова, и караульного унтер-офицера Габуния, тотчас по вступлении на пост Дергилева в 9 часов утра, политические арестанты начали бесчинствовать: влезать на подоконники, просовывать головы сквозь решетки, переговариваться на туземных наречиях между собой и с людьми, находящимися на другом берегу, кричать, свистать и бросать камушки, известку и бумажки, причем, как показалось Дергилеву, заключенные целились этими предметами в него, хотя и не попадали; на увещания же Дергилева прекратить беспорядки арестанты отвечали: «Какое тебе дело. Ты ходи из угла в угол, дурак!» […]

Увещания последних двух лиц [380]также не имели никакого успеха, шум и крики продолжались, причем Габуния, как грузин, разобрал грузинские фразы, обращенные к людям, стоявшим на том берегу: «Что вы там сидите, отчего нам не помогаете, мы тут за вас мучаемся». Больше всех буянил и горячился арестант Кецховели, сказавший, между прочим, Габунии: «Балбес, спите вы все и не знаете, что на белом свете делается. Ступай отсюда, дурак!». Тогда Габуния громко приказал часовому стрелять в случае нового непослушания, но потихоньку сказал ему, чтобы он не стрелял, пока не будет на то распоряжения караульного начальника.

[Беспорядки происходили не только около этого поста, но и у камер уголовников, они кидали в Габуния арбузными корками, хлебом и «даже попали в него пустой водочной бутылкой». Караульный начальник поручик Строев приказал стрелять после троекратного предупреждения [381].]

Габуния громко передал Дергилеву приказание поручика Строева, на что арестанты ответили: «Не смейте стрелять, мы не собаки!» По уходе Габуния прежний шум возобновился, причем более всех выделялся тот же Кецховели, стоявший на своем подоконнике и потрясавший оконную решетку. На угрозу часового стрелять, если он не сойдет с подоконника, Кецховели ответил: «Не смеешь стрелять!» На вторичное предупреждение он выпятил грудь со словами: «Ну, стреляй в меня!» Тут кто-то из соседних арестантов добавил: «Не посмеет выстрелить, они тут всегда курками щелкают, а стрелять не смеют!» Часовой в третий раз предупредил Кецховели, на что тот снова ответил: «Не будешь, не смеешь», и не сошел с подоконника даже тогда, когда часовой прицелился в него. Тогда Дергилев выстрелил и убил его наповал […] [382].

Что касается лиц второй группы, а именно арестантов, то они отрицают какие бы то ни было беспорядки: по словам их, все дело произошло оттого, что заключенные по своему обычаю, просунув головы сквозь решетки, вели между собой невинную беседу, а на требование часового сойти с подоконника, иначе он будет стрелять, вежливо доказывали ему, что нельзя убивать людей только за то, что они между собой разговаривают.

Из дела видно, что убитый Кецховели имел за собою довольно богатое и разнообразное революционное прошлое и принадлежал к числу наиболее деятельных и вредных кавказских бунтовщиков, он отличался буйным необузданным нравом и всегда был зачинщиком и устроителем всех тюремных беспорядков.

Из заключения военно-прокурорского надзора Кавказского военно-окружного суда, 7 октября 1903 г.

Новые данные об убийстве Ладо Кецховели /вводная статья Н. Бельчикова // Красный архив. 1938. № 6 (91). С. 272-273.

В НОЧЬ на 6 апреля 1902 г. Иосиф Джугашвили был арестован и оказался в Батумской тюрьме. Ведший расследование жандармский ротмистр Г. Д. Джакели, вероятно, понимал, что в его руках оказался главный организатор мартовских беспорядков, но формально мог инкриминировать Джугашвили только участие в демонстрации 9 марта, где его видел и опознал полицейский пристав (см. док. 1). Джугашвили на допросе заявил, что приехал в Батум уже после беспорядков, и попытался, как и его сотоварищи в Тифлисе, организовать себе ложное алиби, но по неопытности потерпел неудачу. 8 апреля во время свидания арестантов с посетителями он бросил на тюремный двор две записки, адресованные Иллариону Дарахвелидзе. Одна начиналась с обращения «Илларион» и содержала просьбу известить живущего в Гори Иосифа (Сосо) Иремашвили (тогда еще не ставшего врагом) об аресте Иосифа Джугашвили и передать матери и другим родственникам, чтобы они показали, что Джугашвили в дни батумских беспорядков находился в Гори. Во второй записке Джугашвили советовал для продолжения партийной работы вызвать в Батум Г. Елисабедашвили (см. док. 1-3; гл. 4, док. 64).

Вероятно, записки он бросил во время прогулки. В тюрьмах Закавказья царили патриархальные нравы. По рассказу Г. Каладзе, Джугашвили передавал товарищам записки и тексты для листовок из Батумской тюрьмы именно бросая их на землю: проходя мимо Каладзе, проникшего в тюремный двор под видом возчика дров, он тихо произносил несколько слов или бросал на землю свернутый листок бумаги (см. гл. 4, док. 67). Вероятно, это происходило тогда, когда Джугашвили стал более опытным заключенным.

Но 8 апреля записки были подобраны тюремной охраной, приобщены к делу, почерк признан сходным с почерком Джугашвили, и вместо алиби записки послужили уликой против него (см. док. 1, 3). Ротмистр Джакели обратился в Тифлисское ГЖУ с просьбой допросить родственников Джугашвили о том, когда он выехал из Гори (см. док. 4).

Первичные материалы батумского расследования не сохранились, но краткие резюме, а главное – замечания о поведении подследственных находятся в донесениях жандармских офицеров в Петербург и прокурорских заключениях. Иосиф Джугашвили отказывался давать показания и полностью отрицал свою вину (см. док. 6, 7). В заключении товарища прокурора Тифлисской судебной палаты Е.Хлодовского по делу о Тифлисском кружке РСДРП, составленном в октябре 1902 г., сделано сжатое изложение того, что Джугашвили говорил на допросах: «Из Тифлиса, после юбилейных праздников, он сначала с Геворком Акоповым приехал в Баку, а затем в конце января 1902 года с ним же отправился в Батум, где сначала жил с Акоповым, а потом, после отъезда Акопова, перешел к Канделаки и у него в квартире и был задержан. Найденные в тюремном дворе две записки писаны не им. Ни к какому противоправительственному сообществу он не принадлежит и пропагандою революционных идей в гор. Батуме не занимался» [383]. Константин Канделаки показывал то же самое. Никакого Акопова в Батуме полиция не нашла.