Александр Левинтов - Книга о красивой жизни. Небольшая советская энциклопедия

— К вам можно?

Ко мне всегда можно. Ко мне без меня нельзя.

— Приятного аппетита.

— Ваше здоровье!

— Мы, кажется, здесь уже как-то общались.

— Не помню, может быть, я здесь часто бываю.

— Хорошее место.

— Еще по сто?

— Спасибо, мне уже хватит.

— Скажите, что занято.

Он вернулся через полминуты с двумя по сто и двумя селедочными бутербродами. Я молча встал и принес пару пива.

— За вас, Николай!

— Поехали, Лева!

Мы все-таки дождались закрытия, хотя финал я помню смутно. Кажется, я пытался петь и выплеснуть себя и свою душу в поисках несуществующего туалета.

На выходе нас ждал хмеле-уборочный комбайн. Там было еще несколько неясных фигур моего состояния.

Нас отвезли на 15-ю Парковую, в медвытрезвитель, что напротив моего дома. Когда нас выгребали, я успел заметить черную укоризну окон своей однушки.

Распускать нас начали после двух ночи — кому охота возиться с нами всю ночь напролет.

В ночной дрожи, около трех ночи, я добрел до себя, поднялся на свой третий, открыл нежилую квартиру и рухнул в постель, забывшую, когда ее последний раз застилали или стирали.

Через неделю меня вызвали к шефу.

Я был почти уверен — пришла «телега» из вытрезвителя.

— Поздравляем! Вы награждены орденом такой-то степени.

Три недели до награждения я ходил сухой и опаленный славой. Стал бриться каждый день, сдал в прачечную белье, а пиджак — в химчистку, купил галстук. Женщины, особенно те, на которых я никогда не оглядывался, улыбались и здоровались, расточая надежды. На церемонию награждения мне выделили служебную.

Потом — банкет на работе.

Потом — вызов в отдел кадров.

— Лев Моисеевич, поздравляем вас с заслуженной наградой, ну, ну, не отнекивайтесь и не стесняйтесь — Вы заслужили. Но я вас должен кое о чем предупредить… видите ли… на наш район пришла из города, а туда, естественно, сверху, ну, вы догадываетесь, откуда, наградная разнарядка. Ее, как положено, распатронили по предприятиям. На нашу контору выпал всего один орден такой-то степени, который должен быть вручен еврею, кандидату наук, беспартийному, разведенному и бытовому пьянице: у нас теперь не просто демократия — мы с антисемитизмом уже второй квартал боремся, нам надо быть ближе к народу, опять же — международная обстановка, вражеские голоса, желтая пресса, ну, словом, вы радио-газеты-телевизор смотрите, понимаете — конфигурация выбора становится все сложнее и сложнее.

Вы подходили практически по всем параметрам за исключением бытового пьянства. То есть, мы, конечно, знали, что вы пьете, особенно в последнее время, но ведь в наградной комиссии требуют документы в качестве обоснования.

— Этот, как его, Николай?

— Мы были вынуждены.

— Понимаю.

— Я рад, что вы все правильно понимаете. Да, мы получили официальное сообщение из Измайловского медвытрезвителя и, согласно закону, должны отреагировать. Вы, надеюсь, знаете, какая реакция считается адекватной.

— Неужели?..

— Я же никогда не сомневался в вас и в вашем глубоком понимании. Да, принято решение: вы уволены по 33-й статье КЗОТ, за пьянство. В этом случае вам не надо затруднять себя этой утомительной возней с бегунком, ваше рабочее место, пока мы с вами беседуем, уже приведено в порядок и все лишнее там выброшено. Вот ваша трудовая, не забудьте сдать на выходе ваш пропуск и — желаю вам дальнейших успехов.

Вообще-то, я работаю экономистом в плановом отделе. А кто в нашей стране не экономист и не плановик?

Я в нашем отделе руковожу группой экономической эффективности. Считаем экономическую эффективность всего. На днях сдали, например, отчет в министерство о повышении эффективности забивания в сваи не квадратных, а круглых гвоздей. Вроде, экономия пустяковая — 0.02 копейки на каждом гвозде. Но ведь в одну сваю четыре гвоздя надо вбить! В пересчете на один погонный метр причального фронта получается 8 гвоздей, а у нас этих погонных метров — 15 тысяч километров. Посчитайте прибыль! Никакой арифмометр не справится. Мы эту задачу с помощью ЭВМ решали, мне даже ставку программиста в группу дали. Там сложнейший расчет.

Проблема экономической эффективности в нашей стране — самая острая. Потому что все показатели за прошедший период говорят о падении экономической эффективности, а все показатели планового периода — рост, буквально с завтрашнего дня. А за счет чего, если ничего не меняется, кроме методики расчета этой самой эффективности? В стране есть только одна еще более острая проблема — пьянство. Но там экономическая эффективность считается просто, быстро и даже в уме.

Формула эта звучит так:

грамм × градус ÷ копейка

То есть, если емкость умножить на крепость и разделить на цену, то понятна сравнительная убойная сила. Ну, например, возьмем несколько самых популярных напитков: см. таблицу.

Ну, у нас коньяк пьют только дипломаты, врачи, выездные и члены Политбюро, да его и не продают нигде — на фиг он такой неэффективный народу нужен?

Шампанское идет только на спаивание девочек — а где их взять, если кругом сплошные бляди? Ну, еще, конечно, Новый год.

Деревенский самогон, конечно, вещь, но ведь его оттуда не вывезешь. Продукт скоропортящийся и быстро кончающийся, еще в электричке.

Все остальное идет в комбинации, а потому требует некоторой сметки и сноровки: это вам не народное хозяйство СССР в цифрах.

Понятно, что выбор не всегда очевиден.

Во-первых, с дамой наиболее эффективные варианты отпадают, если, конечно, это не жена или не Нинка из бухгалтерии.

Во-вторых, у нас на все стабильные цены, кроме спиртосодержащих материалов. Тут всегда надо ухо держать востро.

В-третьих, хозтовары, галантереи и аптеки не всегда открыты, а по воскресеньям и вовсе закрыты, кроме дежурных аптек, но там спрашивать «фармазон» в это время как-то неудобно.

А, главное, пришел в магазин — а там никакого выбора, может, вообще голяк, ничего нет, или стоит только «Солнцедар», или еще какой термояд. А мы — люди нежные, деликатные, интеллигенция.

Как-то на выставке Интердринк-95 в Хаммеровском центре в Москве, где я болтался в рекламных ожиданиях, у элегантной, как Диор, стойки фирмы Камю стоял гривастый седоватый джентльмен в позе большетеатровского певца Огнивцева: картинно вперив в высокий лоб ладонь, избоченясь, отставив ногу, кажется, заднюю, он млел и страдал над полиэтиленовым стаканчиком. Как Сократ над чашей с цикутой. В нем играла какая-то вечная и бессмертная музыка, то ли ария Хосе из оперы Бизе «Кармен», то ли танец маленьких лебедей, и он почти рыдал, изредка принюхиваясь и прикладываясь к стаканчику с коньяком. «Жаль, если окажется иностранцем, — подумал я, индифферентно подстраиваясь к нему для разговора, — красиво переживает коньячок дядя».