Александр Левинтов - Книга о красивой жизни. Небольшая советская энциклопедия

— Остановка две минуты! Не выходить! Бабка, а ты куда прешь? Это ж купейный! Беги в хвост со своими мешками.

— Картошечка с грыбами! Кому картошечки?

— А водка есть?

— Сотня!

— У вас в Воронеже все такие стебанутые? Где ты такие цены видала?

— Хорошо, давай девяносто.

— Пятьдесят!

— Восемьдесят!

— Шестьдесят и пару пива впридачу.

— Тю, шутишь!

— Хорошо, без пива.

— Хорошо, семьдесят.

— Последние.

— И у меня последняя, а то б не уступила.

— Осторожно, двери закрываются! Следующая станция — Маяковская!

— Петровна! Спишь, что ль? Разговор есть.

— Проходи, Варвара.

— Ну, дух у тебя стоит.

— Серенький мой через две недели из армии возвращается. Слава богу, живой-здоровый. Варю вот. Чего тебе?

— А я к своим собралась, в город. Надо бы хоть литров двадцать.

— Так у тебя ж в огороде-то, под вишнями, в цистерне закопано, небось, с тонну.

— И я так думала. Дык мой убивец окаянный все спустил. Ни синь пороху не оставил!

— Очумел? Сенокос же на носу. Дрова закупать надо. Да мало ли что?

— Компьютер ему, вишь, понадобился. Говорит, жить больше не могу без этой штуки.

— С ума народ посходил. А ты на него к участковому. Нет такого закона, чтоб муж у жены весь самогон мог слить.

— Вчера подрались даже. Петровна, как жить с таким уродом, скажи? Я ему все его книжки и иконки пожгла, так он за это аппарат сломал вдребезги!

— И точно спятил. На святое руку поднял. Как жить-то теперь будете, он подумал?

— Так ты канистру сделаешь мне? Ей-богу, отдам, в долгу не останусь.

— Что с тобой, горемыкой, делать? Отолью уж маленько.

Варварин зять, Николай, после медицинского отработал в местной горбольнице, потом перешел в футбольную команду, где окончательно потерял пусть скромную и почти незаметную, но квалификацию и практику и от нечего делать освоил производство практически на промышленной основе. Для своего «Москвичонка» он когда-то вступил в гаражный кооператив. Его гараж оказался слегка врезанным в склон. Николай пробил заднюю кирпичную стену и отрыл еще столько же, обшил досками, стекловатой, оргалитом, провел бесплатное электричество от уличного освещения, установил оборудование и полки для трехлитровых и прочих баллонов, понавешал на стены девочек. Потом пошел вглубь и вырыл под своим заводом спальню-склад на сорок двадцатибутылочных ящиков и два топчана, поставил стерео. Николай мечтал отрыть еще один цех и сделать там баню, но не как у всех, а совместить оба процесса в один: пока паришься, оно варится. А мечты свои Николай всегда осуществлял, его этому еще в школе научили.

Люська была спокойна — баб на тех топчанах никогда не водилось. Не по этой части Коля. Посидеть с приятелем или одному после работы на два-три стакана, музыку послушать — что еще человеку надо? Она и сама иногда оставалась здесь до утра, когда уж сил не было вылезти. Но этим делом они здесь никогда не занимались.

Этим делом она занималась с Саньком. Санек был настоящим интеллигентом и даже умел читать стихи. У него в однушке всегда был интимный полумрак и на стеллаже, прерывая ряды книг, стоял огромный аквариум, в котором плавали вуалехвостки и скалярии. По затейливому дну вился змеевичок. Аппарат давал всего два стакана за сорок минут, совсем мало, но им этого вполне хватало для любви и тихого, интеллигентного счастья.

Санек был в неофициальном разводе: сдуру и по молодости когда-то поставил штемпель в паспорте, а теперь было неохота снимать его, опять с Иркой встречаться, глаза б на нее не смотрели.

Ирка по новым временам пошла в бизнес и очень успешно. Кто бы мог подумать, что десятимесячные курсы бухучета, которые она кончила двадцать лет только потому, что ничего другого не могла не только кончить, но и начать, сделают ее финансовым директором огромного банка с месячным оборотом в двадцать лимонов долларами, а уж долгов у банка — только Ирка и хозяин знают, да и тот знает только то, что ему финдиректор сообщает. На эти долги у Ирки домик есть маленький, недалеко от Голливуда, а в переговорной ребята из секьюрити организовали междусобойчик с двойной очисткой — от экспортной кристалловской «Столичной» не отличить, потому что главный банковский секьюрити с настоящей Лубянки, из управления по борьбе с нарушениями государственной монополии, а там лучшие рецепты, технологии и технические изобретения, там наше секретное оружие против любого нападения или терроризма.

Иркина маманя в облдуме работает, уборщицей в мужском туалете. Деньги метет просто шальные. Им из Госдумы все оборудование сбросили, а себе новое поставили. Какой-то космический институт разработал. Но и старое не простое было. Нажал кнопку спуска, а из окошка в стене — стакашек полиэтиленовый на пятьдесят грамм и бутербродик с колбаской, рыбкой или икоркой. Принял, от рулона отмотал, утерся — и снова можно законы сочинять. Всего за доллар. А для правящей фракции еще и лимончик полагается. Раньше правящей в области ЛДПР была, а теперь опять коммунисты. Лимонами просто провоняли. И многие жириновцы вернулись к коммунистам. Все-таки с лимончиком гораздо лучше.

Армия совсем разложилась. Такое стали пить — ни чести, ни совести. Совершенно без очистки, так с сивушными маслами и хлещут.

Но самое тяжелое положение в сельском хозяйстве. Провели посевную на купленное за границей сортовое зерно. Посевная оказалась низкого качества, некрепкая. А ведь впереди уборочная страда, а техника не подготовлена, элеваторы для новой уборочной не приспособлены, протекают. Одна надежда на фермеров, на возрождение настоящей народной агрокультуры. Нас не Запад спасет, а наши простые, скромные, работящие петровны и варвары.

Говорят, на питерских заводах, пока не наехала лимита в брежневские времена, пиво можно было пить свободно — прямо в рабочее время и на рабочем месте. Сознательные питерские рабочие, конечно, не злоупотребляли и степенно выпивали свои одну-две законные. Потом понаехали, стали разбавлять пиво портвейном и вермутом, пошли производственные травмы, и будто бы сами питерские рабочие потребовали убрать пиво с территорий заводов. Не знаю, я питерским рабочим еще ни разу не был, может, люди и не врут.

Но в Питере бывал часто.

На каждой трамвайной остановке (а трамвай в Питере — как такси в Нью-Йорке, самый вездесущий и самый медленный вид транспорта) непременно располагается рюмочная, обычно на две-три ступеньки ниже уровня моря. Там к пятидесяти граммам, отвешиваемым с точностью блокадной хлеборезки, цепляется бутербродик: на черняшке тонкий слой столового маргарина (иногда вместо ст. мар. кладут или, по крайней мере, пишут сл. мас.), а на нем половинка яйца лицом вниз и три килечки пряного посола. Изредка килечек заменяет селедовка, но это уже слишком, и попахивает баловством.