Илья Левит - Сказки доктора Левита: Беспокойные герои (Иосиф Трумпельдор и Чарльз Орд Вингейт)

После этой победы Вингейта быстренько и не самым вежливым образом отправили из Эфиопии в Каир, даже не допустив его присутствия на парадном банкете у императора. Английские верхи не хотели повторить того, что уже было на Земле Израильской: чтобы у эфиопов появился Друг, как у евреев. Планы английских колониальных заправил и Вингейта не всегда совпадали.

В довершение всего случилась с Вингейтом и еще одна неприятность. В Эфиопии, в Годжаме, он был «исполняющим обязанности полковника». А вернувшись в Каир, выяснил, что он как был, так и остался в чине майора. И вообще настроение у англичан было плохое. Немцы били их и в хвост, и в гриву — и в Ливии, и в Греции. Собственно, так будет продолжаться до второй половины 1942 года, пока не подоспеет американская техническая помощь, а Гитлер не увязнет в России.

Правда, Хайле Селассие I прислал Вингейту из Эфиопии теплое письмо и четыре золотых кольца. Были у него и британские награды. Но английское правительство не дало тем эфиопам, что служили в «Силах Гидеона», льгот, положенных солдатам британской армии, заявив, что это относится только к солдатам регулярных войск. Это взорвало Вингейта окончательно. К тому же он был измучен малярией. В результате генерал Вейвел (Уэйвел), командовавший британскими силами на Ближнем Востоке, получил доклад Вингейта, грубый до крайности и, видимо, не во всем объективный, о прошедшей кампании в Эфиопии.

Вингейт и раньше не очень-то соблюдал нормы вежливости, а тут и вовсе как с цепи сорвался. За такой меморандум по существовавшим правилам его следовало арестовать. Но Вейвел высоко ценил военные дарования майора. Он вызвал Вингейта для обсуждения доклада, и Вингейт признал кое в чем правоту генерала. Раздувать скандал Вейвел не стал.

Затем Вингейт окончательно расхворался. Пытаясь быстрее избавиться от малярии, он принимал очень большие дозы антималярийных лекарств, отличавшихся токсичностью. У него началась депрессия — в то время расстройства психики после малярии и антималярийного лечения были делом нередким. Во время одного из таких приступов Вингейт попытался покончить с собой с помощью ножа. По счастью — неудачно, но его госпитализировали. Теперь-то известно, что его кровь и спинномозговая жидкость буквально кишели малярийными микробами.

В госпитале в Каире Вингейта навещали представители сионистских верхов, включая Бен-Гуриона. Все вселяли в него уверенность в том, что он сможет преодолеть болезнь. От Лорны, находившейся в Англии, историю скрыли, сообщив лишь, что госпитализация связана с малярией. Вскоре Вингейт поправился. Депрессия отступила. Он решил, что Бог сохранил его для выполнения великой миссии — помощи евреям.

В госпитале, выздоравливая, он познакомился с интересной дамой. Мэри Ньюол была известна в Каире под кличкой «Мэри-пистолет». Она была начальницей женского медицинского отряда и красавицей писаной. Военная форма ей шла, и она всегда носила на поясе внушительных размеров пистолет — отсюда и прозвище. И еще она любила заводить авантюрные романы. В это время ее избранником был Оливер Литтлтон. А занимал он только что учрежденный тогда пост министра-резидента военного кабинета на Ближнем и Среднем Востоке. Иными словами, был шишкой изрядной и, приезжая в Лондон, бывал у Черчилля. Мэри выздоравливала тогда от обострения язвы желудка, коротая время в беседах с Вингейтом. Она мирно дремала, когда он читал ей вслух Святое Писание, но внимательно слушала рассказы о приключениях на Земле Израильской и в Эфиопии, а также его рассуждения о партизанской войне. Все это она пересказала своему любовнику, а тот затем — Черчиллю. И Черчилль припомнил молодого офицера, с которым когда-то случайно познакомился на обеде в Лондоне в 1938 году. Так впервые дошла до него положительная информация о Вингейте. По официальным каналам могла доходить только отрицательная, а скорее всего, вообще никакая. В общем, не зря французы говорят: «Ищите женщину».

Но Вингейт думает о встрече с другой женщиной — своей ненаглядной Лорной. Он получил отпуск после болезни и осенью 1941 года направился (вокруг Африки!) в Англию, в ее объятия. Там он и признался жене в своей попытке самоубийства. Она отнеслась с пониманием: трудную дорогу выбрал себе Вингейт. Кто идет по ней, неизбежно должен и падать. Важно находить силы, чтобы подняться и идти дальше.

В самой Англии в это время было уже относительно спокойно. Бои гремели на морях, на Ближнем Востоке, в Северной Африке, скоро должны были грянуть и в Юго-Восточной Азии. Очень крутая каша варилась в России. А в Англии стало тихо, ее уже не бомбили и еще не обстреливали ракетами.

Но тишина была не для Вингейта. Он начинает хлопотать о своем восстановлении в действующей армии. Вейцман в своих мемуарах пишет, что он помог в этом Вингейту. Как бы то ни было, к началу 1942 года Вингейта считали полностью здоровым и годным к строевой службе.

Между тем в Лондоне он снова был замечен. Тем более что в то время Англии нужны были герои, а гордиться пока что можно было только военными успехами в Эфиопии. Это была первая страна, освобожденная с начала войны от власти фашизма. И Вингейт явился как раз оттуда. Так что принимали его с восторгом. Особенно в просионистских кругах. Леопольд Эмери, старый друг сионистов, а ныне министр по делам Индии и Бирмы (Бирма административно была объединена с Индией до 1937 года), принимая у себя Вингейта, предложил переработать его меморандум об эфиопской войне, убрать самое скандальное. «Бирма нам скоро понадобится», — заметил при этом министр. После переработки меморандума Эмери брался передать его начальнику штаба британской армии Бруку.

Видимо, жизнь чему-то научила Вингейта. Он меморандум переработал. И когда одно американское издательство попросило книгу о событиях в Эфиопии, что-то вроде книги Лоуренса Аравийского, он не послал их ко всем чертям, а отговорился отсутствием литературных талантов. Сдержанность для него неслыханная! Вингейт даже не ругал больше Вейцмана за недостаточную напористость в отстаивании дела сионизма перед правительством Англии. И извинился за прошлые упреки. Но ручным он, конечно, не стал.

Баффи (см. гл. 90), к которой он по-прежнему захаживал, приходила в ужас и восхищение от его рассказов об эфиопской войне. В ужас — потому, что он стал настолько проэфиопским, что Англию критиковал очень сурово, даже подозревал своих соотечественников в желании наложить руку на Эфиопию. «Наверное, — думала Баффи, — его сила в том и состоит, что он проникается чувствами местных людей, на стороне которых сражается». Звучит красиво. Но, как будет ясно дальше, это было еще не все. Вингейт не только в разговорах защищал Эфиопию. Он нашел единомышленников, с которыми сотрудничал в их журнале. Сам не писал, но снабжал информацией и идеями.