Вадим Парсамов - На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века

Восстановление Польши на границах России создаст не только барьер, отделяющей последнюю от Европы, но и вызовет мятеж в западных губерниях России, населенных поляками, «и тогда, вместо одной войны, наружной, присовокупится другая война с нашими собственными новыми подданными для укрощения их мятежного волнения» [Там же, с. 1129]. Противостоять одновременно двум врагам, извне и изнутри, Россия не сможет, тем более что она практически лишена союзников. Австрия полностью повержена и находится в подчинении у Наполеона, а союз с Пруссией может носить только оборонительный характер, так как сама она не решится воевать против Франции. Нет надежд на прочный союз и с Англией. Во‑первых, она не способна оказать военную помощь России на «твердой земле»; а во‑вторых, политика Англии столь же эгоистична и властолюбива, как и политика Франции. Однако в отличие от Франции, Англия не способна причинить России значительного вреда, как по заинтересованности в торговых отношениях с Россией, так и по ее «местному положению». Поэтому единственным способом сохранить мир в Европе и избежать внутренних мятежей для России является мирный договор с Францией. В качестве дополнительного аргумента Куракин приводит позицию Пруссии, с которой Александра I связывают не только союзные отношения, но и личная дружба с прусской королевской семьей. К тому же Пруссия, сама заинтересованная в мире с Францией, могла бы выступить удобным посредником для начала мирных переговоров.

Пропагандистская модель, связывающая идею мира с национальным унижением, а войну с чувством национального достоинства, позволяла не акцентировать внимания на результатах Аустерлица. Если Россия с этой точки зрения выступала как рыцарственно благородная защитница порабощенных народов, то идея унижения связывалась в первую очередь с Пруссией.

Период между Тильзитом и Отечественной войной 1812 г. для России был отнюдь не мирным. В это время велись войны с Турцией, Ираном, Швецией. Почти все это время Россия находилась в состоянии войны с Англией. Во всех этих войнах видели реализацию плана Наполеона, навязанного в Тильзите Александру. Даже победоносная война со Швецией была встречена русским общественным мнением едва ли не враждебно. Ф.Ф. Вигель вспоминал: «В первый раз, может быть, с тех пор как Россия существует, наступательная война против старинных ее врагов была всеми русскими громко осуждаема, и успехи наших войск почитаемы бесславием» [Вигель, 2003, кн. 1, с. 450].

В обществе накапливалась усталость от войн. Но вместе с тем росло разочарование и в мирной политике царя, и в нем самом. Эти настроения выражались как в публицистических текстах, таких как, например, «Проект обращения к императору» неизвестного автора [Парсамов, 2001, с. 24–46] или «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» Н.М. Карамзина, так и в поэзии, где начинает преобладать камерная тематика, осуждающая не только войну, но и политическую активность вообще и противопоставляющая всему этому мир частной жизни.

В 1810 г. Жуковский написал стихотворное послание «К Блудову». Адресат послания Дмитрий Николаевич Блудов, близкий друг Жуковского, в 1810 г. женился на родственнице главнокомандующего русской армией на Дунае Н.М. Каменского Анне Андреевне Щербатовой и получил назначение в армию, которая в это время вела боевые действия против Турции. Сама ситуация как бы подсказывала прославить русское оружие и пожелать мужества и подвигов молодому герою. Однако в стихотворении развертываются совершенно иные мотивы. Вместо геройских дел автор желает адресату не забывать «сердцу милый край»:

Военное пространство со всеми его традиционными атрибутами: славой, громом оружия, победными кличами и т. д., которые должны сопутствовать герою, в стихотворении отсутствует. Адресату вместо подвигов предлагается быть сопричастным душевным переживаниям его любимой:

Единственное пожелание адресату – поскорее вернуться невредимым домой.

В послании «К Блудову» нет осуждения войны как таковой, в нем вообще нет политики. Война изображается как что‑то далекое и потенциально опасное. Из двух событий реальной биографии Блудова – женитьбы и отбытия в армию – поэтически воспроизводится лишь первое как самое обыкновенное и в силу этого наиболее ценное. Нетрудно заметить, что здесь дается ценностная система «Песни барда» в перевернутом виде. Там нормой является гибель на войне в молодом возрасте и плач возлюбленной на могиле героя. Здесь смерть на войне представляется как вообще малореальная вещь. Автору страшно даже подумать, что с его адресатом может что-то случиться. Мирная жизнь, третируемая в «Песне» как темное низкое существование, как вообще не жизнь, в послании присутствует как единственно возможная норма, а тема смерти подвергается романтической иронии. Если кому и суждено умереть молодым, так это самому автору. При этом его смерть, никак не связанная с войной, означает лишь переселение в иной мир – в

Подобного рода послания в период между Тильзитом и войной 1812 г. становятся ведущим жанром русской поэзии. В общественно-политическом плане они дистанцируются как от военных действий, которые ведет Россия на севере и на юге, так и от национально-патриотической критики официального политического курса. Утверждаемая в них идея мирной жизни лежит вне политических ценностей, это не мир в его политическом понимании, а мир отдельной семьи, небольшого дружеского кружка, творчества и внутренней свободы.

Поэтический уход в личную жизнь составлял лишь один из полюсов русской культуры после Тильзитского мира. На другом полюсе, где располагалась общественная жизнь, наблюдался рост националистических настроений. Наиболее ярким его выразителем стал издаваемый С.Н. Глинкой журнал «Русский вестник». Само появление этого журнала в 1808 г. было прямым следствием общественного недовольства Тильзитским миром [23] Наиболее обстоятельным исследованием русской литературы и общественной мысли между Тильзитом и Войной 1812 г. до сих пор является диссертация Л.Н. Киселовой [Киселева, 1982]. . Ставший результатом тяжелых поражений России в Наполеоновских войнах 1805–1807 гг. Тильзитский мирный договор (27 июня 1807 г.), по которому Россия присоединялась к континентальной блокаде Англии и признавала за Наполеоном титул императора и все завоевания, Тильзитский мир был воспринят как национальный позор [Пугачев, 1953; Троицкий, 1994, с. 129–151; Martin, 1997, р. 48–50]. Ф.Ф. Вигель вспоминал, что образованное общество восприняло Тильзитский мир с Наполеоном как «порабощение ему, как признание его над собою власти» [Вигель, 2003, кн. 1, с. 428]. Поэт и участник Наполеоновских войн Денис Давыдов, вспоминая Тильзит, писал: «1812 год стоял уже посреди нас, русских, с своим штыком в крови по дуло, с своим ножом в крови по локоть» [Давыдов, 1982, с. 97]. Настроения, порожденные Тильзитским миром, отчасти были подготовлены еще в ходе предшествующих войн с Францией. Так, еще в мае 1807 г. в Москве вышла брошюра графа Ф.В. Ростопчина «Мысли вслух на Красном крыльце российского дворянина Силы Андреевича Богатырева». Этот ярко выраженный националистический памфлет, исполненный ксенофобии и национального чванства, произвел сильное впечатление на С.Н. Глинку. Позже он вспоминал: «Мыслями вслух…» граф «первый… вступил… в родственное сношение с мыслями всех людей русских» [Глинка, 2004, с. 262–263]. В этом памфлете французы назывались «дьявольским наваждением», «дрянью заморской», «висельниками» и т. д. Зато русскую нацию составляют «государь милосердный, дворянство великодушное, купечество богатое, народ трудолюбивый» [Ростопчин, 1992, с. 151]. Особым бахвальством на фоне побед французов над русскими в 1805–1807 гг. отличалась ростопчинская характеристика Наполеона: «Мужичишка в рекруты не годится: ни кожи, ни рожи, ни виденья; раз ударить, так след простынет и дух вон; а он-таки лезет вперед на русских. Ну, милости просим!» [Ростопчин, 1992, с. 151].