Вадим Парсамов - На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века

То, что Ростопчин пытался сотрудничать с «Русским вестником», и то, что это сотрудничество оказалось довольно эфемерным, не удивительно. Ростопчин был единомышленником Глинки в плане антифранцузских настроений и любви к отечественным нравам, и это открывало перед ним возможность публикаций на страницах «Русского вестника». Однако его неуживчивый нрав и резкие выпады против московской публики, т. е. потенциальных подписчиков, делало его присутствие в журнале не очень удобным в плане распространения подписки.

Более неожиданным было появление среди авторов журнала графа А.А. Аракчеева, весьма далекого как от литературы, так и от журналистики. Этот факт сам по себе любопытен, и его правильное понимание может многое прояснить в стратегии журнала.

В конце 1807 г. А.А. Аракчеев возвращается в большую политику. Внешним поводом для усиления Аракчеева стало то, что Александр I, критически анализируя состояние русской армии, потерпевшей поражение от Наполеона, остался доволен состоянием одной лишь артиллерии, находящейся как раз в компетенции Аракчеева. В июне 1807 г. он производится в генералы от артиллерии [Шильдер, 1897–1898, т. 2, с. 214]. Но это было лишь начало, за которым последовал ряд рескриптов, с выражением монаршей признательности за оправданное доверие. Аракчеев был назначен состоять при особе императора, а завершением всего этого стал беспрецедентный указ от 14 декабря 1807 г.: «Объявляемые генералом от артиллерии графом Аракчеевым Высочайшие повеления считать именными нашими указами» [Шильдер, 1897–1898, т. 2, с. 215]. Тем самым Аракчеев фактически становился вторым человеком в государстве. Это было неожиданным и поначалу не очень понятным.

Для тогдашних современников имя этого человека прочно ассоциировалось с худшими сторонами павловского царствования и никак не вязалось с либерализмом нового политического курса. И хотя либерализм Александра I, особенно после Тильзита, не пользовался популярностью среди патриотически настроенного дворянства, тем не менее возвращаться к павловскому режиму никто не собирался. И тому и другому противопоставлялись времена Екатерины II, сочетавшие в себе успехи во внешней политике и расширение дворянских привилегий.

Сардинский посланник в Петербурге Жозеф де Местр писал в своих донесениях:

Среди военной олигархии любимцев вдруг вырос из земли, без всяких предварительных знамений, генерал Аракчеев. Он жесток, строг, непоколебим; но, как говорят, нельзя назвать его злым. Я считаю его очень злым, впрочем, это не значит, чтобы я осуждал его назначение, ибо в настоящую минуту порядок может быть восстановлен лишь человеком подобного закала. Остается объяснить, как решился его императорское величество завести себе визиря: ничто не может быть противнее его характеру и его системе. Основное его правило состояло в том, чтобы каждому из своих помощников уделять лишь ограниченную долю доверия. Полагаю, что он захотел поставить рядом с собою пугало пострашнее, по причине внутреннего брожения, здесь господствующего [Дубровин, 2007, с. 223; Местр, 1995, с. 98–99].

О неожиданности такого назначения вспоминал и Ф.Ф. Вигель: «Еще в ребячестве слышал я, как с омерзением и ужасом говорили о людоедстве Аракчеева. С конца 1796 года по 1801 был у нас свой терроризм, и Аракчеев почитался нашим русским Маратом. В кроткое царствование такие люди казались невозможны; этот умел сделаться необходим и всемогущ. Сначала он был употреблен им как исправительная мера для артиллерии, потом как наказание всей армии, и под конец, как мщение всему русскому народу» [Вигель, 2003, кн. 1, с. 444].

Назначение Аракчеева связано не с изменением политического курса, а с обеспечением личной безопасности царя. После Тильзитского мира в ближайшем окружении царя возникло что-то вроде заговора [Пугачев, 1953, с. 223–224], напоминающего недавний дворцовый переворот, прекративший жизнь отца царствующего императора. Возможность повторения такого сценария сам Александр явно учитывал. В личном разговоре с французским посланником Савари царь говорил:

Если эти… собираются отправить меня на тот свет, тот пусть поторопятся, но пусть они не думают, что смогут смягчить меня или обесславить. Я буду толкать Россию навстречу Франции столько, сколько смогу. Не придавайте значения мнению нескольких мерзавцев, в чьих услугах я не нуждаюсь и которые слишком трусливы, чтобы что-то предпринять. Для этого здесь не хватает ни ума, ни решимости. Горе тому, кто не идет прямым путем. Я знаю, что Англия плетет интриги, и то, что вы заметили, есть результат этих происков. Но я их не боюсь, несмотря ни на что я буду идти к своей цели. За это не беспокойтесь. В итоге они покорятся. Я работаю над переменами, но я могу их осуществлять только постепенно. Мое намерение заключается в том, чтобы все изменить. Я очень люблю своих родных, но я царствую и хочу, чтобы мне оказывали должное уважение. Видите, генерал, насколько я вам доверяю, что посвящаю вас в свои семейные дела [Савари, 1807, с. 87–88; Шильдер, 1897, т. 2, с. 299].

Царь, конечно, не случайно упомянул о своей семье. Тильзит расколол и императорскую фамилию. Вдовствующая императрица Мария Федоровна была ярой противницей Наполеона и союза с Францией. Она открыто осуждала своего сына, что делало ее центром оппозиции. Об этом писала императрица Елизавета Алексеевна своей матери: «Императрица, которая как мать должна была поддерживать и защищать интересы своего сына, по непоследовательности, вследствие самолюбия… дошла до того, что стала походить на главу оппозиции; все недовольные, число которых велико, сплачиваются вокруг нее, прославляют ее до небес, и никогда еще она не привлекала столько народу в Павловск, как в этом году. Не могу вам выразить, до какой степени это возмущает меня» [Шильдер, 1897, т. 2, с. 211].

Аракчеев был непопулярен как среди оппозиционеров, не желающих возвращения павловских времен, так и среди либералов, поддерживающих новую политику, направленную на сближение с Францией. В этих условиях новый временщик явно нуждался в издании, пропагандирующем его политику. Таким изданием стал «Русский вестник». Разумеется, речь не идет о том, что Глинка выполнял прямой заказ Аракчеева, создавая свой журнал. Сама идея такого издания давно назрела и давно была им обдумана. Но Аракчеев уже одним своим появлением на страницах журнала придавал ему необходимую правительственную поддержку. Кроме того, в назначении Аракчеева был еще один смысл, может быть не сразу бросающийся в глаза, но который, несомненно, привлек внимание Глинки. Основной его обязанностью по-прежнему оставалась артиллерия, что в условиях того времени могло быть истолковано как подготовка к новой войне. Именно этот момент Глинка сделал основным на страницах своего журнала. Уже в третьем номере «Русского вестника» он писал: «Гений Аракчеева доведя до совершенства во всех частях нашу артиллерию, конечно, воспользуется открытиями республиканцев и сообразя их с характером русских и с их холодным мужеством, составит новое превосходное военное искусство» [Глинка, 1808 б , с. 406]. Слово «превосходное» в данном контексте следует понимать как «превосходящее», т. е. способное одержать победу над «республиканцами», под которыми понимались французы.