Вадим Парсамов - На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века

Не Английское ли правительство всегда и повсюду подкупало журналистов, чтобы они во всевозможных видах водворяли везде дух английского учения, соответственный выгодам Англичан? Герцог Дорсет… находившийся до революции во Франции посланником, был главным орудием кабинета Сен-Жамского. Несколько Английских платий дорогой цены предложены были от него придворным госпожам: они приняли их, стали носить и вскоре все преобразилось на Английскую стать, сады, кафтаны, сапоги, завтраки. Все наперерыв друг перед другом превозносили Английское правительство, Английские магазейны, Английские конторы, английскую словесность, Английские очки, в которые смотрели в театре на мрачные зрелища во вкусе английском, и проч. [Глинка, 1808 д , с. 60–61].

Франция, погибшая из‑за подражания англичанам, типологически, таким образом, сближается с Россией, гибнущей от французского влияния. Поэтому вполне возможно, что, если Россия не вернется к истокам собственной культуры, ее ждет не менее ужасная революция, чем Францию.

Не только между народом и дворянством прервалась естественная патриархальная связь в ходе петровских преобразований, но и внутри самого дворянства, делящегося Глинкой на галломанов и англоманов, может начаться война, так как «всем известно, что Французы и Англичане исстари во вражде между собою. Учители сии, так сказать, прививают питомцам свой образ мыслей, нравы, склонности; что же из этого воспоследует? Двое Русских, напитанных сими правилами, поневоле будут чувствовать один к другому какую‑то народную ненависть , не свою, но чужую. Что же будет, когда они взойдут на степени государственные? О ком станут они заботиться; о Русских ли?.. и каждый из них не повлечется ли силою привычки к тому или другому народу?» [Глинка, 1808 е , с. 260].

Выпады против англомании у Глинки не случайны и объясняются не только борьбой с иноземным влиянием. 7 ноября 1807 г. Россия была вынуждена Наполеоном объявить войну Англии. Таким образом, англичане официально становились врагами и получали «статус агрессора». В бумагах Г.Р. Державина сохранился любопытный документ – «Политический катехизис первенствующей на море Державы». Приведем текст:

Вопрос: Что мы разумеем под названием Политики?

Ответ: Практическую науку несправедливых и подлых поступков.

В: Имеем ли мы потребные для сей науки расположения?

О: В превосходной степени.

В: В чем именно заключается наука сия?

О: В нарушении мира и войны.

В: Что такое мир?

О: То, что заставляет нас желать войны.

В: Что такое война?

О: Лучшее средство для распространения нашей торговли.

В: Чем занимаемся мы в мирное время?

О: Обманом наших соседей.

В: А во время войны?

О: Обманом самих себя.

В: Чем война бывает для нас выгодна?

О: Захвачением торговли всех наций.

В: Что значит право естественное?

О: Древний устав человеческого сердца, который мы исправили по экземплярам, хранящимся у Тунисцев и их соседей.

В: Что значит право народное?

О: Познание вовсе не нужное для того, кто все себе позволяет.

В: Что такое трактат?

О: Обязательство, усыпляющее противную сторону.

В: К чему служат границы?

О: Для удержания слабых и нерешимых.

В: Что значит дружественный двор?

О: Кабинет, жертвующий благочестием своих народов для наших выгод.

В: Много ли у нас таковых дворов?

О: Увы, исключая Швеции, ни одного.

В: Для чего содержали мы союзников?

О: Чтобы показать свету, что мы богаты и можем всеми располагать.

В: Где более всего страждут неприятели наши?

О: В журналах наших, в карикатурах и на Театре.

В: Какие призы почитаем мы выигрышными?

О: Взятые во время мира.

В: Почему?

О: Потому что в военное время и сами много теряем.

В: Какое доставляем удовлетворение судам дружественных держав за неправедное на них нападение?

О: Их заставляем платить за все выстрелы по них сделанные.

В: Повстречавшись в опасных для мореходцев местах с нейтральным кораблем, провождаемым неприятельским лоцманом, что мы делаем?

О: Корабль отпускаем, а лоцмана берем к себе.

В: Для чего?

О: Дабы разорить отваживающихся соперничать с нами по торговле.

В: Когда неприятельское судно платит за себя выкуп кому-нибудь из наших каперов, что ему остается делать для своей безопасности?

О: Заготовить другой для первовстретившегося.

В: Каким образом способствуем мы купеческому нашему флоту содержать себя в цветущем состоянии?

О: Забирая лучших матросов и не препятствуя заменить их охотниками.

В: Чем страшны морские наши силы?

О: Опытными матросами, с целого света набранными.

В: Которые из них лучше?

О: Взятые насильно.

В: Где наши владения?

О: По всем морям.

В: Что оставили бы мы там другим державам, если бы это от нас зависело?

О: Ничего.

В: Для чего начинам мы неприятельские действия задолго до объявления войны?

О: Дабы не удивились, буде станем продолжать военные действия и по заключении мира.

В: Чем отличается наше правительство?

О: Веротерпением и филантропиею.

В: Где наиболее действует веротерпение?

О: В Ирландии.

В: А филантропия?

О: На сей раз в Копенгагене [Катехизис, л. 98–99].

Антианглийская направленность этого «Катехизиса» определяется не только тем, что Англия находилась в войне с Россией. Во всяком случае из самого текста этого не следует. Поводом, как видно из концовки, послужила массированная бомбардировка английским флотом Копенгагена 2–5 сентября, за два месяца до официального объявления войны [27] Эта беспрецедентное по тем временам событие, вызвавшее бурю возмущений в Европе, было неоднозначно воспринято и самими англичанами [Файф, 1889, с. 258; Орлов, 2005, с. 129–130]. , о чем прямо говорится в «Катехизисе». Образ Англии как самобытной, ни на кого не похожей державы, отличающейся «постоянством во всем» [Предтеченский, 1999 а , с. 64], был очень популярен в России до Тильзитского мира. После подписания франко-русского союза официальная пропаганда вынуждена была поменять тон и в отношении Франции – с ругательного на хвалебный, и в отношении Англии – наоборот. Причем второе, видимо, соблюдалось строже, чем первое. Это видно на примере «Русского вестника», откуда цензурой была изъята статья княгини Е.Р. Дашковой, написанной в англофильском тоне [Булич, 1902, с. 211], в то время как антифранцузские выпады Глинки если и не поощрялись открыто, то практически не пресекались.

Впрочем, позиция патриота Глинки вполне понятна, он не мог позволить себе хвалу в адрес державы, с которой Россия находится в войне, но и при этом осуждение союзников и их культурного влияния на Россию также вполне отвечало патриотическим настроениям издателя «Русского вестника».