Вадим Парсамов - На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века

Таким образом, речь явно шла о наступательной войне, и Местр смотрел на себя если не как на пророка этой войны («Я не пророк, но я твердо уверен, что Ваше Императорское Величество может без ложной скромности рассчитывать на успех» [Ibid., p. 132], то как на человека, ясно видящего ее конечную цель – реставрацию Бурбонов во Франции.

Начинать нужно было с Польши, и первое задание, которое Местр получил (помимо переговоров с полоцкими иезуитами), было составление проекта восстановления Польши: «Император потребовал от меня составить план указа и манифест о восстановлении королевства Польского. Я это сделал» [Ibid., p. 145]. При этом неясно, когда именно это задание было дано Местру. Вермаль считал, что это состоялось 8 июня, ссылаясь при этом на Валишевского [Vermale, 1927, р. 114; Waliszewski, 1924, р. 16]. У Валишевского на указанной Вермалем странице никакой даты нет. Там говорится: «По приезде в Вильно царь в том же духе потребовал от Местра “план указа о восстановлении Польши и проект соответствующего манифеста”». При этом идет ссылка на Шильдера [Шильдер, 1897–1898, т. 3, с. 372]. У Шильдера, куда вряд ли заглядывал Вермаль, в примечании 111 к третьему тому приводится процитированный Валишевским фрагмент из донесения Местра сардинскому королю от 27 мая (8 июня). Впрочем, французскому исследователю в данном случае не было необходимости ссылаться ни на Валишевского, ни на Шильдера. Он прекрасно знал донесение Местра от 27 мая (8 июня), но, видимо, не придал значения тому, что это дата письма, а не дата получения задания от царя.

Спустя несколько лет после книги «Жозеф де Местр, эмигрант» Вермаль вместе с А.Н. Шебуниным подготовил публикацию переписки Местра для «Литературного наследства», где среди прочего было помещено короткое письмо Александра Местру от 9/21 апреля: «Я получил, граф, ваше письмо от вчерашнего числа. Со времени царствования покойного императора поляки наших провинций получили привилегию судиться по своим старинным законам. После этого я дал им некоторые другие льготы, но они не кажутся мне достаточно значительными, чтобы о них стоило упоминать в таком документе, как настоящий. Примите выражение моего уважения. Александр» [Шебунин, 1937, с. 662]. Это письмо, как видно, ответ на несохранившееся письмо Местра от 8 апреля, т. е. того самого дня, когда состоялся его разговор с царем. Судя по всему, речь зашла о Польше, и, видимо, тогда же Александр и поручил Местру составить проект восстановления Польши. 8 июня Местр информировал своего адресата о том, что работа им уже сделана и выражал сомнения в ее необходимости. Сомнения эти были вызваны затянувшимся молчанием царя и стремительным приближением войны.

Далее начинаются неясности. Из Петербурга Местр выехал 19 мая в понедельник, но в 1812 г. 19 мая было воскресенье. Приехал он в Полоцк 5 июня, воскресенье. В действительности 5 июня была среда, но дело не только в этом. Это, скорее всего, вообще неправильная дата, и речь, возможно, должна идти о 25 мая, приходящемся на субботу. Эту дату без всякого пояснения мы находим в книге Р. Триомфа: «Приехав в Полоцк 25 мая, он, дорабатывая свой “Опыт об общем принципе политических конституций”, ждал, пока император подаст ему знак» [Triomphe, 1968, р. 261]. Исправление Триомфа вполне можно принять. Во-первых, потому что 27 мая Местр уже точно был в Полоцке, о чем свидетельствует его письмо оттуда к Виктору Эммануилу от этого числа. Во-вторых, в пользу этого предположения говорит и следующая дата в «Записных книжках», указывающая на время его отъезда в Витебск: пятница, 31 мая. Здесь имеется в виду старый стиль, что следует из письма к Виктору Эммануилу от 22 июня (4 июля). В нем Местр сообщал: «12 июня (н. с.) я уехал в Витебск». Рискну предположить, что Местр дважды неверно указал дни недели, и в действительности уехал он из Петербурга в воскресенье, а приехал в Полоцк в субботу. Что касается 5 июня, то это, скорее всего, либо описка самого Местра, либо опечатка издателей.

В течение пяти недель, после последней аудиенции, Александр I не давал о себе знать. Вероятно, сразу же по приезде в Полоцк Местр получил «очень вежливое письмо» из Вильно, написанное 14 мая [33], скорее всего, Н.А. Толстым, уже не впервые выступавшим посредником между Александром I и Местром. В этом письме спрашивали, не нужны ли ему государственные бумаги (papiers publiques) и «настоятельно советовали поменять местопребывание» [Maistre, 1884–1886, t. 12, p. 158]. Ответив, что он не двинется с места, пока не получит официального предписания, Местр, по его словам, «провел еще некоторое время в состоянии полного бездействия» [Ibid.].

Предчувствие немилости заставляло его смотреть на собственное пребывание в Полоцке скорее как на ссылку, чем как на службу, что приводило его в состояние близкое к отчаянию. В письме к сыну от 7 июня он писал: «Я не припомню никакого периода моей жизни, когда бы я был более одинок, более уединен и более отдален от всего живого и всего утешительного . Я провожу все дни в моем кресле и покидаю его только для постели» [Ibid., p. 138]. Такое состояние длилось до 7 июля. Уже шла война, когда Местр получил предписание немедленно отправляться в Петербург. Письмо было «короткое, холодное и даже несколько неловкое (un peu gênée)» [Ibid., p. 158]. Местр немедленно отреагировал («я ответил 8 июля коротким письмом с легким налетом грусти») и отправился в Петербург. В столице он получил ответное послание, « написанное по приказу » и «полное таких знаков уважения и одобрения, что, по правде говоря, Сир, их неловко повторять» [Maistre, 1884–1886, t. 12, p. 160]. Этим комплиментарным письмом царь, видимо, пытался как‑то подсластить пилюлю. Но суть дела от этого не менялась. Карьера составителя правительственных документов, едва приоткрывшись перед Местром, оборвалась столь же неожиданно, как и началась. Сам Местр склонен был объяснять это перлюстрацией его дипломатической переписки, из которой следовало, что все известные ему государственные секреты России он передает своему королю Виктору Эммануилу I. Местр не считал себя виновным, так как с самого начала предупредил Александра I о том, что именно так он и будет поступать.

Причина, конечно, была не в этом. Изменились планы самого царя. В день своего отъезда из Петербурга в армию, он назначил государственным секретарем А.С. Шишкова, поручив ему составлять манифесты, рассчитанные на русский народ. Местр был нужен лишь на тот случай, если войну начнет Россия. В таком случае проект восстановления Польши стал бы частью более широкой пропагандистской кампании, рассчитанной на Западную Европу. Война же на русской территории требовала иных пропагандистских моделей. Для их создания, с точки зрения царя, лучше подходил Шишков, как автор нашумевшего в предвоенный период «Рассуждения о любви к Отечеству».