Вячеслав Козляков - Смута в России. XVII век

Самозванец бежал в присягнувший ему Путивль, откуда к нему в начале его похода в Северскую землю приехал князь Василий Рубец Мосальский. У Путивля было одно важное преимущество перед остальными городами в Северской земле — это была единственная укрепленная каменная крепость. Поэтому стратегически выбор для отдыха изрядно потрепанной в боях армии самозванца был верен. «Царевич» уже не дерзал, как в начале своей кампании, осаждать другие города и крепости. Да этого, как говорилось, и не нужно было: сами приходили и сами все отдавали. Дьяк Богдан Сутупов, например, одним из первых сдал Лжедмитрию казну, посланную царем Борисом Годуновым на жалованье северским городам. Территория, контролируемая сторонниками царевича Дмитрия, расширилась из «Северы» на Украинные города. К числу «добивших челом» самозванцу мест относились Рыльск, Царев город, Белгород, Оскол, Валуйки, Курск. У царских воевод оставался выбор — идти преследовать самозванца и осадить стены Путивльской крепости или понемногу вычищать «измену» из мятежных городов. Похоже, что они выбрали последнее, но столкнулись с ожесточенным сопротивлением людей, уверенных, что воюют за настоящего царевича Дмитрия. Летописец описал подобные бои рати князя Федора Ивановича Мстиславского под Рыльском: «в Рыльске же сидеша изменники князь Григорей Роща Долгорукой да Яков Змеев и стреляху з города из наряду по полкам, но блиско к городу не припускаху, а то и вопияху, яко «стоим за прироженного государя». Гражданская война не достигла еще той степени ожесточения, как это будет позднее.

Армия царя Бориса Годунова отошла от Рыльска в Комарицкую волость, жестоко покарав ее за поддержку самозванца. Но этот маневр только распалил подозрительность царя Бориса Годунова, не понимавшего, почему ему рапортуют о победах над самозванцем, а тот остается неуловимым для царских воевод. От прежних речей и жалованных слов, обращенных к воеводам за битвы под Новгород-Северским и при селе Добрыничах, царь Борис Годунов перешел к требованиям и угрозам. Он «роскручинился» и прислал окольничего Петра Никитича Шереметева и думного дьяка Афанасия Власьева спрашивать у бояр и воевод, «для чево отошли от Рыльска». Войско должно было выслушать новую речь царя Бориса Годунова, не предвещавшую ничего хорошего главным боярам и воеводам: «что зделася вашим нерадением, столко рати побили, а тово Гришки не умели поймать». Осведомленный автор «Нового летописца» записал, что эта, грозившая опалой речь, заставила воевод не ждать наказания, а думать о переходе на службу самозванцу. Армия Годунова устала от непривычной зимней кампании (с октября до апреля мало когда воевали в Московском государстве), и она имела все основания для обиды: «Боляре же о том и вся рать оскорбишася. В рати же стало мнение и ужас от царя Бориса. С тое ж поры многия начата думати, как бы царя Бориса избыти, а тому окаянному служити Гришке» [165] Новый летописец… С. 62–63; Разрядная книга 1475–1605… С. 88–90. .

Все сошлось под Кромами, «под обгорелыми стенами которых, — как писал С.Ф. Платонов, — решилась участь династии Годуновых» [166] Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты… С. 203. . Основные силы годуновской армии подошли к этой крепости «в Великой пост», начинавшийся в тот год рано — 11 февраля. В войске Лжедмитрия радовались, что каким-то чудом, царская армия вместо похода на Путивль сделала крюк и увязла под Кромами. Приписывали это умным речам пленного «языка», испугавшего московских воевод выдуманными рассказами о большом подкреплении, идущем к «царевичу Дмитрию» из Речи Посполитой [167] РИБ. Т. 1. Ст. 391–392. . Между тем, битва за Кромы стала повторением наоборот многонедельного новгород-северского сидения воеводы Петра Федоровича Басманова. Только на этот раз кромские защитники во главе с воеводою Григорием Окинфовым и донским атаманом Корелой смогли сохранить в неприступности эту крепость для самозванца. Сначала царский воевода Федор Иванович Шереметев, используя присланную к нему именную пищаль «Лев Слобоцкой» не смог организовать осаду, бесполезно стреляя по городу. Искушенные воины — «донцы», приехавшие на выручку из Путивля, умели защищать от неприятеля свои укрепления. Атаман Корела придумал рыть землянки или окопы, в которых и отсиживалось войско между обстрелами. «Корела, шелудивый маленький человек, покрытый рубцами, родом из Курляндии, — писал о нем Исаак Масса, — …он так вел себя в Кромах, что всякий… страшился его имени» [168] Масса Исаак . Краткое известие о Московии… С. 78. . Но даже когда вся армия царя Бориса Годунова пришла под Кромы, она не смогла справиться с городом. Все, что сделали царские воеводы — сожгли «град», то есть слободы и открытые укрепления, затворив защитников Кром в укрепленном остроге: «И как город згоре, государевы же люди седоша на осыпи, они же биющесь воры беспрестани, никако не припустиша к острогу, и им бысть теснота велия» [169] Новый летописец… С. 63. . В дополнение ко всему, в армии царя Бориса Годунова начались повальные болезни. Одну из них — «мыт», связанную, всего вероятнее, с желудочным расстройством, приезжали лечить доктора, посланные самим царем Борисом, продолжавшим заботиться об армии. Доктора успешно побороли эпидемию, отпоив войско «всяким питьем» и «всяким зельем». Но это была единственная победа царя Бориса Годунова под Кромами, участники же осады с тех пор с особым чувством должны были вспоминать кромские мытарства.

Все события той весны 1605 года окончательно подорвали здоровье царя Бориса Годунова. Он весь сосредоточился на своем остром желании побороть самозванца, но ничего не мог поделать с нараставшим нежеланием людей воевать, как им казалось, за одни годуновские интересы. Дипломаты привозили благоприятные сведения о том, что сейм Речи Посполитой не поддержал дело самозванца, но этого было мало. Многие северские и украинные города по-прежнему держались своего явившегося «прирожденного» государя, их послы ездили к королю Сигизмунду III, о чем, конечно, в Москве было хорошо известно. Патриарх Иов, не дождавшись ответа от православных магнатов, решил повторить свои разоблачения. Он обратился уже к католическим духовным властям (к наивысшей раде короны Полской и великого княжества Литовского, к арцыбискупом, и бискупом и ко всему духовному чину») и послал к ним в гонцах дьяка Андрея Бунакова, чтобы подтвердить официальную версию о Расстриге [170] Позднее польско-литовские послы объяснили, что этот гонец попал со своими грамотами в момент смерти царя Бориса и, испугавшись перемен на русском престоле, связанных с присягой царю Дмитрию, уехал обратно в Московское государство, так и не исполнив своей миссии («ответу до патриархи сам брать не хотел»). См.: Сборник РИО. Т. 137. С. 582–583, 760. .