Вячеслав Козляков - Смута в России. XVII век

После этого лучше можно оценить знаменитый афоризм историка Василия Осиповича Ключевского, писавшего о Лжедмитрии I: «Винили поляков, что они его подстроили; но он был только испечен в польской печке, а заквашен в Москве» [152] Ключевский В.О. Сочинения. В 9-ти т. Т. З. Курс русской истории. Ч. 3. М. 1988. . Надень «Успение Пречистые Богородицы» 15 августа 1604 года отрядам польской шляхты и запорожских казаков («черкас»), собранных для поддержки Дмитрия был устроен первый смотр в Самборе. Для них он не был царевичем, его называли «Дмитр», «господарчик», «князь угличский», «тот московит», но избегали одного — говорить о непризнанном в Речи Посполитой царском титуле московских великих князей. Спустя месяц состоялся новый, генеральный смотр в Глинянах, где уже выбрали гетмана всего войска сандомирского воеводу Юрия Мнишка и его полковников Адама Жулицкого и князя Адама Вишневецкого. Еще через месяц, миновав земли князя Константина Острожского, и, быстро пройдя через Киев, войско самозванца, численностью около трех тысяч человек оказалось на днепровской переправе. Князь Константин Острожский хотя и демонстрировал свое враждебное отношение к непрошеным гостям, но дальше этого пойти не мог. Рядом с самозванцем находился сенатор Речи Посполитой Юрий Мнишек, и это защищало его лучше, чем сабли запорожцев.

13–15 октября 1604 года, переправившись под Киевом у Вышгорода, самозваный царевич и его армия двинулись навстречу своей новой судьбе в пределы Московского государства. Странно беззаботными казались эти первые дни похода в Северской земле сопровождавшим Лжедмитрия шляхтичам («рыцарству»). Один из них, Станислав Борша, вел дневник и записал, что в лесу удавалось находить много «вкусных ягод» (значит осень была теплой), а поля и лес казались «веселыми». Конечно, кураж невиданного предприятия и ожидания будущих побед и добычи тоже поднимали настроение наемников. И действительность поначалу превзошла все их представления о ней. Сказка самозванства оказалась былью. Первые же города сдались, практически, без боя. Они несколько месяцев жили в прифронтовой атмосфере, их население страдало от годуновских застав, смены воевод, приезжавших укреплять крепости по границе с Речью Посполитой. Все копившееся за голодные года недовольство нашло свой легкий выход. Монастыревский острог, Моравск и Чернигов подчинились Дмитрию первыми и отдали ему городскую казну.

Царские воеводы Борис Владимирович Лодыгин в Монастыревском остроге, князь Иван Андреевич Татев, князь Петр Михайлович Шаховской и Никифор Семенович Вельяминов в Чернигове пытались оказывать какое-то сопротивление. Но оно не было поддержано гарнизонами этих укреплений, воевод арестовывали и связанными отдавали самозванцу. Особенно важным оказалось короткое сражение за Чернигов, куда с войском пришел сам Дмитрий в самом начале ноября 1604 года. Чернигов был главным из пограничных «городов от Литовские и от крымские украины». По сведениям разрядных книг, он и был первоначальной целью самозванца. Лжедмитрию повезло, именно под Чернигов к нему приехало несколько тысяч «донцов», которым самозванец посылал свою красную хоругвь. Точнее, дважды повезло, потому что на поддержку Чернигову были брошены царские войска во главе с самим боярином князем Никитой Романовичем Трубецким и окольничим Петром Федоровичем Басмановым. Не дойдя со своей ратью всего пятнадцати верст до Чернигова, они узнали о сдаче этого города «Ростриге». Что могло их там задержать в походе неизвестно, но бывают в истории такие малозаметные поворотные моменты, когда выбор дальнейшего пути всей страны зависит от случая. Здесь этот случай с одним не пройденным переходом в пятнадцать верст, и произошел, хотя тогда вся кампания еще не казалась проигранной.

Осаждавшим его людям Чернигов казался неприступной крепостью, но Дмитрий действовал не только военной силой, но и другими методами. Он отослал черниговцам одно из многих своих посланий, адресованных будущим подданным. Текст такой окружной грамоты, датированной ноябрем 1604 года, сохранился. Он составлен очень умело, царь Борис Годунов до этого времени бывший единственным благодетелем подданных, получил достойного конкурента, не хуже его умевшего использовать ожидания людей: «От царевича и великого князя Дмитрея Ивановича всеа Русии (в койждо град именно) воеводам и дияком и всяким служилым людем, и всем гостем и торговым и черным людем. Божиим произволением, его крепкою десницею покровенного нас от нашего изменника Бориса Годунова, хотящаго нас злой смерти предати, и Бог милосердый злокозненного его помысла не восхоте исполнити и меня, господаря вашего прироженного, Бог невидимою рукою укрыл и много лет в судьбах своих сохранил; и яз, царевич и великий князь Дмитрей Иванович, ныне приспел в мужество, с Божиею помощию иду на престол прарод ителей наших, на Московское госуд арьство, на все государьства Росийского царьствия. И вы б, наше прирожение, попомнили православную християньскую истинную веру и крестное целование, на чем есте крест-целовали отцу нашему, блаженныя памяти государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Русии; а яз вас начну жаловати, по своему царьскому милосердому обычаю, и наипаче свыше в чести держати, и все православное християньство в тишине и в покои и во благоденьственном житии жити учинити хотим» [153] ААЭ. Т. 2. № 26. С. 76. .

Словесный удар подействовал сильнее обмена пушечными выстрелами. Вот что предлагалось черниговцам и жителям других городов, через которые шло войско самозванца: служить прирожденному царевичу, хранить клятву царю Ивану Грозному и укреплять православную веру, надеяться на жалованье от спасенного царевича и «тишину» нового царствования. Обольщение оказалось сильнее здравого смысла. Чернигов сдался на милость победителя, тут же вместо обещаний из «прелестных писем» (именно так и называлась подобного рода агитационные документы), город увидел конфискации, мародеров на своих улицах, а также первую кровь. Двое пленных черниговских воевод князь Иван Татев и князь Петр Шаховской предпочли сохранить жизнь и «крест Ростриге целовали», то есть присягнули «царевичу Дмитрию Ивановичу». Еще один черниговский воевода Никифор Семенович Воронцов-Вельяминов за отказ целовать крест самозванцу был убит по его приказу. Происхождение казненного воеводы из рода Вельяминовых, однородцев Годуновых, ни у кого должно было не оставить сомнений, что в Московское государство вернулся настоящий сын Грозного царя, который также не пощадит «узурпатора» Бориса Годунова.

В Москве уже в сентябре 1604 года получили известия о каком-то движении в Северской земле: «пришли на Северу в Монастырища люди многие: черкаские, каневские, да пятигорские, да казаки донские да еицкие, да литовские и ляцкие люди, и подоленя, и угряне, и кияне». Вскоре было получено известие о предводителе этих людей, о котором уже собрали полные сведения: «пришли те люди с вором Ростигою з Гришкою Отрепьевым, которой назвался царевичем Дмитреем Ивановичем прироженым Московским и всеа Русии, сыном царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии» [154] Разрядная книга 1475–1605. Т. 4. Ч. 2. С. 76–78. . Вести о походе самозванца «на Северу в Чернигов» заставили принять меры и укрепить прежде всего этот город. В октябре 1604 года «для осадново времени» в Чернигов были назначены упоминавшиеся воеводы боярин князь Никита Романович Трубецкой и Петр Федорович Басманов. Их целью было построить там каменную крепость («а делати было им город Чернигов каменной»), значит царь Борис Годунов, стал опаздывать со своими распоряжениями. Пришлось царским воеводам отходить в Новгород-Северский. Еще один член Боярской думы, окольничий Михаил Михайлович Салтыков был послан охранять Путивль, уже имевший каменные укрепления.