Вячеслав Козляков - Смута в России. XVII век

Сам царь Борис Годунов и, поддержавший его патриарх Иов, были вполне уверены, что им удалось назвать имя настоящего преступника — Григория Отрепьева. Обращение к патриарху Иову с просьбой повлиять на то, чтобы самозванческая интрига дальше никуда не распространялась, выглядит вполне логичным. Даже не зная бывшего чернеца, патриарх Иов одним своим пастырским увещеванием мог остановить тех, кто готов был поверить в чудесное спасение царевича Дмитрия. Тем более если сам патриарх свидетельствовал, что он не просто знал чернеца Григория, но и рукополагал его в дьяконы. Поэтому патриарх послал с письмом к киевскому воеводе князю Константину Острожскому гонца, болховского дворянина Афанасия Пальчикова. Прямо миссия Афанасия Пальчикова тогда тоже не афишировалась (как и цели поездок Смирного Отрепьева). Обращение московского патриарха к православному магнату и воеводе князю Острожскому не могло вызвать подозрений и дипломатических затруднений. Покровительство православию, оказываемое князем Острожским в Речи Посполитой, всем было хорошо известно. Патриарх Иов в своей грамоте обличал еретиков и изменников, которые сбегают «в Литовскую землю за рубеж и селятся в ваших пределах», упоминало «поругании» от них «царскому имени», и о «вражде» и «ссоре», происходящей из-за этого «межу царств». В патриаршей грамоте киевскому воеводе было написано «с свидетельствы» про «того еретика» (Юшку Богданова сына Отрепьева): «и откуды, тот богоотступник взялся, и каков он человек, и какими обычаями и отчего к вам за рубеж сбежал, и богоотступление свое и поругание иноческому образу и священническому сану показал, и какими обычаи царевича Дмитрея не стало». Патриарх просил князя Константина Острожского поймать беглого дьякона Григория и отослать к нему для церковного суда за поругание «иноческого образа» [142] Изложение текста этого письма сохранилось в новом послании патриарха Иова князю Константину Острожскому, отправленному в начале царствования Василия Шуйского в июне 1606 года. Кроме того, об этом эпизоде вспоминали, отправленные в 1606 году на переговоры в Речь Посполитую посланники князь Григорий Константинович Волконский и дьяк Андрей Иванов: «и святейший патриарх Иев посылал в Литву в Киев к воеводе Киевскому ко князю Василью Острожскому з грамотою сына боярского Офонасъя Пальчикова. А в той своей грамоте ко князю Василью про того вора и еретика, про розстригу, про Гришку Отрепьева про его злые еретические дела писал подлинно с свидетельствы, что он, святейший патриарх, его и в диаконы ставил; да и все митрополиты, и архиепископы и весь собор его вора и богоотступника знают». После таких заверений, вероятно, подтвержденных собранными письменными показаниями («свидетельствами»), киевского воеводу просили «поймать» расстригу и «прислать его в государство Московское». См.: Сборник РИО. Т. 137. С. 280, 757–758. .

В ответ 4 июля 1604 года князь Константин Острожский (в переписке с Москвою он использовал крестильное имя Василий) прислал «в почесть» патриарху хрустальный крест, однако он уже ничего не мог поделать с интересовавшим московское правительство беглым чернецом Григорием Отрепьевым. Тот не только давно покинул киевские земли, но и нашел себе таких покровителей, справиться с которыми князю О строже кому было уже не под силу, даже если бы он этого захотел. В Московском государстве опоздали. Разоблачительные свидетельства, привезенные Афанасием Пальчиковым, уже мало кого могли интересовать. Безвестный московит нашел так долго чаемую им поддержку своей легенды о спасенном царевиче у князей Вишневецких и сандомирского воеводы Юрия Мнишка. Они обеспечили ему родственную поддержку. Бывший чернец Григорий смог получить тайную аудиенцию у самого короля Речи Посполитой Сигизмунда III и был обласкан папским нунцием Клавдием Рангони. После таких встреч личные мечтания Григория Отрепьева становились фактором политики и отношений двух давно противостоявших друг другу государств — России и Речи Посполитой. Понимая это, «царевич» предугадал желание своих новых покровителей, перейдя 17 апреля 1604 года в католичество. Более того, новообращенный католик удостоился чести обратиться лично с письмом к папе Павлу V.

Конечно, всех деталей тогда не знал никто, в том числе воевода князь Константин Острожский. Внешне посылкой хрустального креста патриарху Иову выказывалась «почесть», но, фактически, случилось так, что князь Острожский задержал патриаршего гонца. Афанасий Пальчиков был отправлен им из Киева к сыну воеводе князю Янушу Острожскому, более информированному о деле московского царевича. Однако Дмитрий уже стремительно продвинулся в достижении своей главной цели. Под кредит выказанною ему королевского доверия он приступил к набору войска для похода в Московское государство. Поэтому патриарший гонец оказался только помехой. Афанасия Пальчикова задержали в Речи Посполитой, где он провел год и еще «тридцать недель» [143] В июне 1606 года патриарх Иов просто упоминал, что гонец был задержан и его отпустили «не с чем». Продолжение истории Афанасия Пальчикова очень показательно для Смуты. Сначала он не мог приехать, потому что его держали в Речи Посполитой до окончания дела царевича, потом гонец не мог вернуться из-за того, что это было опасно для человека, ездившего обличать воцарившегося «Дмитрия Ивановича». Наконец, с падением «Ростриги» он вернулся домой в царствование Василия Шуйского, но, как оказалось, все равно на беду себе. Восставшие болотниковцы схватили его и, пытав, казнили в родном Волхове, где он приводил жителей города к присяге на верность царю Василию Ивановичу Шуйскому. Но память об этих обстоятельствах его биографии сохранилась в семье. В челобитной Викулы Пальчикова в 1634 года, среди заслуг рода упоминалось, как «Афанасья Пальчикова царь Варне посылал в Литву Растриги абличать». См.: Сборник РИО. Т. 137. С. 758; Корецкий В.И . Формирование крепостного права… С. 270; Народное движение в России в эпоху Смуты… С. 331. .

Итак, в Москве первоначально узнали, «что тот вор розстрига, збежав с Москвы, объявился в Литве в Киеве и во Львове, и дьяволским учением стал называтися государским сыном царевичем Дмитреем Ивановичем Углетцким» [144] Сборник РИО. Т. 137. С. 280. . Здесь, видимо отразился факт его пребывании в львовском Самборе, где сандомирский воевода Юрий Мнишек управлял известным королевским замком. Считается, что именно там произошла встреча Дмитрия с Мариной Мнишек. Точнее сказать, «свидание» самозванца было с отцом Марины сандомирским воеводой Юрием Мнишком, который скрупулезно «обговорил» все условия своей помощи «московскому царевичу», заключив с ним тайные договоренности в мае 1604 года. По достижении «царевичем Дмитрием» московского престола (и только при этом условии, действовавшим один год), будущий царь становился зятем воеводы Юрия Мнишка, и выделял ему и его дочери, а своей невесте Марине миллионы злотых. Мнишки претендовали на сказочное приданое в пол-Московского царства и должны были получить наследственные владения в Новгородской, Псковской, Смоленской и Северской земле [145] См. подробнее: Собрание государственных грамот и договоров (далее — СГТиД). М., 1819. Т. 2. № 76. С. 159–162; Ульяновский В.И. Мнишки. Указатель архивных материалов и библиографии. Киев, 1989. С. 25–32; Козляков В.Н. Марина Мнишек. М., 2005. С. 32–35. .