Вячеслав Козляков - Смута в России. XVII век

Ни о чем подобном в Москве даже не догадывались, все подписанные самозванцем документы хранились где-то далеко упрятанными в казне воеводы Юрия Мнишка. Если бы самозванец потерпел поражение, то, скорее всего, никто и никогда бы не узнал об обещаниях и авансах выданных «царевичем». Не знал подробностей о совместных планах Лжедмитрия и Мнишков и царь Борис Годунов, но вести об агитации от имени царевича в Украинных городах Московского государства воспринял очень серьезно. Не дождавшись прямого ответа сначала от литовских магнатов, потом от киевского воеводы князя Константина Острожского, в Москве решили оказать дипломатическое давление на короля Сигизмунда III [146] Р.Г. Скрынников считает, что «Борис Годунов не опасался вторжения», но войско, после подготовки к отражению крымского вторжения весной 1604 года, должно было оставаться в боевой готовности. См.: Скрынников Р.Г. Социально-политическая борьба… С. 180. .

В сентябре 1604 года уже по всем дипломатическим правилам была приготовлена грамота, которую посланнику Постнику Огареву предстояло доставить на очередной общий сейм Речи Посполитой. Грамота, вышедшая из дипломатической канцелярии времен Бориса Годунова, представляет чрезвычайный интерес, потому что показывает, что успели узнать в Москве о самозванце накануне его вторжения. Цель посольства Постника Огарева состояла в том, чтобы убедить короля Сигизмунда III поймать и казнить, человека, называвшегося в Речи Посполитой царским именем. Для этого королю Сигизмунду III сообщали детали его биографии, которые целесообразно привести целиком (по тексту грамоты в книгах Литовской Метрики — официальном архиве Речи Посполитой): «Ведомо нам учынилосе, што в вашом господарстве, объявилсе вор, розтрыга, чернец, а наперод того был он в нашом господарстве в Чудове монастыре в дьяконех и в Чудовского архимандрита в келейниках, чернец Грышко; а из Щудова монастыра для писма был у богомольца нашого Нева патрыарха Московского во дворе. А до чернечества в мире звали его Юшком Богданов сын Отрепеева. А як был в миру, и он по своему злодейству отца своего не слухал, впал в ересь, и воровал, крал, играл в зернью, и бражничал, и бегал от отца многажда; и заворовався постригся у черницы и не оставил прежнего своего воровства, як был в миру до чернечества, отступил от Бога, впал в вересь и в чорнокнижье и прызыване духов нечыстых, и отреченья от Бога у него вынели. И богомолец наш Иев патрыарха, уведав про его воровство, и призванье нечыстых духов и чернокнижья, со всим вселенским собором, по правилом светых отец и по соборному уложенью, прыговорыли сослати с товарышы его, которые с ним были в совете, на Белое озеро в заточенье на смерть» [147] Сборник РИО. Т. 137. С. 176–177. Сообщение о ссылке Григория Отрепьева в заточение «на смерть» совпадает с тем, что ранее сообщал патриарх Иов князю Константину Острожскому с гонцом Афанасием Пальчиковым. . Дальше, в тексте наказа Постнику Огареву говорилось о побеге самозванца, избывавшего наказания, «за рубеж» вместе с попом Варлаамом (Яцким) и крылошанином Мисаилом Повадиным. Очень точно указан весь маршрут самозванца в Речи Посполитой, успевшего побывать к сентябрю 1604 года сначала в Киево-Печерском монастыре, потом «дьяконом» в Дерманском монастыре и в других землях князя Константина Острожского, и оказавшегося в Брагине, — имении князя Адама Вишневецкого, откуда впервые и пошла молва о московском «господарчике». Наказания, по мнению московской стороны, заслуживало уже то, что Григорий Отрепьев «чернеческое платье скинул, учал воровати», но самой большой виной самозванца, конечно, было «ругательство» и «укор» царскому имени. Накопились и другие «вины», связанные с действиями Отрепьева в Литве: «и многие воровские грамоты к нашым украинным людям тот вор пишет, называючы себя князем Дмитрем Углецким, и на Дон к вором к Донским атаманом и х козаком также свои воровские грамоты пишет и знамя свое к атаманом и х казаком з литвином Щасным Свирским прыслав, подкупаючы их на нашы украинные места». Царь Борис Годунов возмущался Вишневецкими и всеми другими, кто поддерживал самозванца и обвинял их, что они «тым смуту чынят» и нарушают «мирное постановенье». В желании посильнее обвинить Юшку Отрепьева, московские дипломаты не удержались и зачем-то стали обсуждать возможные права «воскресшего» Дмитрия на русский престол: «Хота тот вор и прамой был князь Дмитрей Углецкий из мертных встал, и он не от законное, семое жоны. И такому было што зделати господарствам нашым? Только услышат о таком воровском деле пограничные городы, ним то всим во удивленье будет, и всякие тому посмеетца». Тем не менее наказания для самозванца требовали нешуточного — смертной казни для Григорий Отрепьева и его «советников».

Царь Борис Годунов приводил в пример случай шведского королевича Густава, жившего в удельном Угличе, который, якобы, тоже просил, «иштоб мы, великий государь, дали ему помочь и позволили ему доступати Лифлянтские земли». Это была завуалированная угроза и очень чувствительный аргумент для короля Сигизмунда III, продолжавшего официально именовать себя шведским королем. Но одного этого было мало, чтобы заставить польско-литовскую сторону отказаться от начавшейся игры в претенденты. Поэтому в Москве использовали другой аргумент и впрямую обвинили Сигизмунда III не только в нарушении мирного договора между двумя государствами («чего и в мусульмаеских господарствах не деетца»), но и в том, что король разрушал лигу христианских государств против турецкого султана. Забывая дипломатическую осторожность, в Посольском приказе не побоялись выдать источник своей осведомленности — посольство крымского царя: «Да нам же, великому государю, ведомо учынилосе и Крымский Кази-Кгерей царь с послы своими к нам писал, што вы, Жыкгимонт король, накупил на нас и на господарства нашы Крымского Кази-Кгерея царя и с ним о том зсылалсе». В царской грамоте приводили исторические аргументы из царствования Ивана Грозного, что не боятся этой опасности, «хотя ты и Турского на нас учнешь накупата, не только Крымского». Вместе с тем обещали, что если не будет исполнено требование о казни расстриги Григория Отрепьева и наказании его «советников», то Москва известит о действиях короля все соседние христианские государства, и в первую очередь, «к брату нашому великому господару и цесару Римскому и к папе в Рым»! [148] Там же. С. 178–181. См. также: Ульяновский В. Смутное время… С. 35–37.

Вскоре началась война с самозванцем, и эту угрозу пришлось исполнить. В ноябре 1604 года русское посольство побывало в Вене у императора Рудольфа II, где продолжало обличать самозванца и действия короля Сигизмунда III. Более того, презрев вековую нелюбовь, царь Борис Годунов передал-таки послание римскому папе [149] См.: Сборник материалов по русской истории начала XVII века. СПб., 1896. С. 62–74; Ульяновский В. Смутное время… С. 37–39. В послании императору Рудольфу II содержатся некоторые дополнительные сведения о службе Григория Отрепьева во дворе у Михаила Никитича Романова. . Однако польско-литовскому королю не о чем было беспокоиться, официальной поддержки «московскому государику» он не оказывал, все военное предприятие было делом частной инициативы князей Вишневецких и Мнишков. Сами же «московские дела» были включены в повестку дня варшавского сейма-парламента Речи Посполитой, открывшегося 20 января 1605 года (существовавшая тогда разница в календарях двух стран составляла 10 суток). На сейме действия сандомирского воеводы Юрия Мнишка, снарядившего «Дмитрия» в поход, вызвали большое раздражение высших сановников Речи Посполитой. Ярче всех высказался по поводу самозванца канцлер Ян Замойский, чей авторитет был весьма велик у шляхты: «Он говорит, что вместо него задушили кого-то другого: помилуй Бог! Это комедия Плавта или Теренция, что ли». Вспоминая тот «большой страх», который и в прежние времена при Иване Грозном, и теперь внушало Московское государство, канцлер советовал не нарушать мирных постановлений. О том, что большинство сейма прислушалось к нему, свидетельствует торжественный прием оказанный на сейме посланнику царя Бориса Годунова Постнику Григорьевичу Огареву. В дневнике сейма 1605 года записано 10 февраля 1605 года [150] 31 января 1605 года по юлианскому календарю, принятому в Московском государстве. : «Посол или гонец московский с великим почетом въезжал во дворец. Гусар было несколько сот, пехоты около 3000. Он очень жаловался на Димитрия и на князя Вишневецкого». О «московском государике» сейм принял следующий пункт: «Всеми силами и со всем усердием будет принимать меры, чтобы утишить волнение, произведенное появлением Московского государика и чтобы ни королевство, ни великое княжество Литовское не понесли какого-либо вреда от Московского государя, а с теми, которые бы осмелились нарушать какие бы то ни было наши договоры с другими государствами, поступать, как с изменниками» [151] РИБ. Т. 1. СПб., 1872. С. 13–16, 35, 39. . Но король Сигизмунд III, уже увязнув в этом деле, отказался утвердить постановление сейма, несмотря на возможные внутриполитические затруднения.