Збигнев Залуский - Сорок четвертый

В памяти людей, которые выстояли в борьбе до конца, осталась горечь тогдашних трудностей и несбывшихся надежд.

Туманы окутывают землю над Вислой, не слышно гула самолетов с Большой земли, кончается взрывчатка, не хватает боеприпасов и медикаментов, одна за другой замолкают рации: садятся батареи. С помощью добываемых ценой величайшего риска обычных электрических батареек партизанские рации снова и снова вызывают Большую землю, самолеты, просят сбросить грузы, но Большая земля не отвечает или неопределенно объясняет, что погода, туманы, фронт…

Туманы окутывают землю Польши по обоим берегам Вислы, они стеной стоят над линией фронта, разделяющей польскую землю, разделяющей людей по ту и по эту сторону, они давят и угнетают… И многими овладевает неясная тревога.

Вторые…Лежащая к востоку от Вислы Большая земля — малая люблинская Польша все больше погружалась в свои нелегкие и непростые заботы. Торжественно был отмечен день 11 ноября — довоенный праздник, годовщина первого обретения независимости. В этот день была пущена в ход фабрика «Е. Ведель» в Варшавской Праге, первую продукцию — 80 килограммов карамели — коллектив подарил армии. В ноябре в Люблине состоялось еще одно небольшое торжество. Властям народной Польши были официально переданы извлеченные наконец из тайника военных лет, чудом спасенные в сентябре из осажденной Варшавы, в течение пяти лет укрываемые и охраняемые от захватчиков два больших рулона — скрученные полотна Яна Матейки «Грюнвальд» и «Проповедь Скарги». Национальные реликвии оказались в руках новой власти, и был в этом некий символический смысл, своего рода передача палочки в эстафете продвижения нации к свободе: Грюнвальд — Сентябрь — подпольное государство — рождающаяся народная Польша.

Тогда думали в первую очередь о Грюнвальде. К этому символу обращались мысли и чувства людей. Но была еще и проповедь Скарги. Ведь независимо от смысла прошлых призывов златоустого иезуита, независимо от оценки исторической роли польской контрреформации проповедь Скарги для обыкновенного гражданина Польши была символом стремления сделать Речь Посполитую лучше, призывом осознать потребность глубоких внутренних изменений.

Триумф и изменения. Победа над врагом, победа над слабостями и ошибками, несовершенством собственного дома, своей нации. В тот момент никто не думал об исключительности подвига тех людей, которые спрятали картины. Никто не рассуждал, стоило ли в течение пяти лет рисковать жизнью ради мертвых полотен и неосязаемых духовных ценностей, связанных с ними. Великий подвиг людей во имя сохранения памятников национальной культуры воспринимался как нечто вполне естественное, нормальное, более того, само собой разумеющееся. И просто радовались тому, что удалось спасти полотна, что они сохранились…

Между тем в Люблинское воеводство стали прибывать первые, пока поодиночке, люди с Востока; позднее, когда они двинулись широким потоком, их назвали репатриантами. Польша начинала менять свое место и на физической и одновременно на политической карте Европы. 25 ноября в Коньсковоле бандиты разгромили отделение гражданской милиции, убили его начальника Войцеха Попёлку, партизана АЛ. 30 ноября в поселке Винна были убиты пепеэровцы Антони Яхимчук и Хенрик Заразиньский…

Зачастую на спусковой крючок автомата нажимала обычная серость, порою отчаяние, но нередко и застарелая ненависть.

В письме к «уважаемому господину адвокату» корреспондент из Люблинского воеводства жалуется на то, что чуждый демократический режим «попирает тысячелетнюю национальную христианскую культуру и права свободного человека, будто бы так и должно быть, что нашей измученной родиной будут управлять проклятые продажные изменники, самозванно именующие себя «польскими патриотами», в компании с русскими евреями и московскими коммунистами» {380} 380 K. Kersten, op. cit., s. 185. .

15 ноября в Люблине профессор Хенрик Раабе открыл учебный год в университете имени Марии Кюри-Склодовской. Беден был этот первый, открытый после освобождения новый университет, созданный народной властью почти на пустом месте. Несколько ученых из тех, кого оккупация лишила всего и кто годами занимался изготовлением папирос или сбором лечебных трав, несколько польских профессоров из Львова, научных сотрудников из Пулавского института, преподавателей, которым в предвоенных, ограниченных узкими рамками высших школах не нашлось места и которые поэтому преподавали в люблинских гимназиях, и еще те немногие, кого нашли в рядах армии и в партизанских отрядах. Среди зачисленных в университет были инвалиды войны и те, кто не проходил военной службы, партизаны и выпускники подпольных учебных классов, сознательные сторонники нового и разочарованные, но уже капитулирующие защитники старого. После многих лет им предстояло стать первым отрядом специалистов, строящих новое. «Гаудеамус игитур» объединял всех.

Рождалась действительность, иногда комическая, иногда трагическая, но обыкновенная и реальная. С неизбежностью естественного развития она крепла, обрастала жизненными реалиями, обнимая, захватывая, подчиняя и связывая сотни, тысячи, десятки тысяч людей.

Поворот воплощался в делах, он происходил без участия тех, кто в течение долгих лет мыслил себя истинными вождями нации. Некоторые из них уже начинали понимать это или во всяком случае сумели оценить необратимость происходящего. 24 ноября в Лондоне кабинет Станислава Миколайчика подал в отставку. Освободившись от сопротивления «твердолобых», Миколайчик стремился получить свободу для еще возможного нового маневра…

29 ноября, в годовщину начала ноябрьского восстания, Театр польский в Люблине дал первое представление в зале городского театра. Это была «Свадьба» Выспянского в постановке Яцека Вощеровича.

В 3-м дивизионе 1-го полка легкой артиллерии артиллеристы возятся у орудий. Еще никто за пределами батареи не знает рядового Александра Карповича, он и сам еще не знает, что полотнище для бело-красного флага, который через полгода он водрузит на берлинской колонне Победы, уже готово.

16 ноября в Люблине впервые собрался Комитет поляков западных земель. Несколькими днями ранее завершили работу курсы работников оперативных групп, призванных сразу после прохождения фронта принимать, обеспечивать и пускать в ход предприятия на тех землях, которые будут освобождены в ходе ожидаемого завершающего наступления. Очередной курс инженер Альфред Вислицкий, руководитель отдела при ведомстве национальной экономики ПКНО, готовил уже в Праге. О подобных группах подумывали и в других ведомствах. Прокладывались маршруты: из Люблина — две группы на Краков и Кельце первым эшелоном, а оттуда — на Катовице и Вроцлав вторым эшелоном; из Варшавы — две группы на Лодзь и Плоцк, а оттуда вторым эшелоном — на Познань и Поморье. И пятая группа из Варшавы — прямо в Восточную Пруссию. Спустя несколько дней, пока еще без названия и официального титула, начало функционировать будущее Бюро возвращенных земель при президиуме совета министров. В то же самое время в еще оккупированной Познани несколько находившихся в подполье польских ученых основали конспиративный научный центр — Западный институт. Еще дальше, за старой польско-германской границей, где-то на Опольщине, высадилась группа польских разведчиков. Утомленные преследованием, они остановились на короткий отдых в деревне, и надо же, чтобы им так трагически не повезло: в доме единственного в деревне закоренелого гитлеровца. Ставшие жертвой предательства, застигнутые врасплох полицией через несколько часов, они оказывали ожесточенное сопротивление. Двое окруженных, Пиндор и Орлинский, отстреливаясь до последнего патрона, погибли в пламени пожара, который охватил усадьбу. Их обугленные тела немцы закопали тут же, в детской песочнице. На другой день над могилой выросла гора цветов. Белых и красных. Цветов срезанных, но, как оказалось, комнатных, выращенных в горшках и принесенных, наверное, из всех домов, из всех окрестных деревень… {381} 381 Henryk Kawka, Lucjan Wolanowski: „Żywe srebro”, Warszawa, 1959, s. 203.