Збигнев Залуский - Сорок четвертый

Что из того, что ничего этого еще не знают люди, работа которых в Люблине возвещает новое? Нет, все же знают! Знают об этой огромной потребности движения на запад, потребности, диктуемой историей и биением сотен тысяч людских сердец.

Уже проникают на запад первые группы разведчиков Силезского округа АЛ, а неподалеку по Рыбницким и Рациборским лесам кружат разведывательные взводы «скитальцев» Силезского округа АК полковника Янке-Вальтера. Поморцы и кашубы из «Грифа», а вместе с ними парашютисты народного Войска Польского из группы Меткого добираются до Слупска и Пилы. Еще молчат перед последним ударом орудия на фронте, а новая Польша уже возвращается в лице своих первых патрулей на этот завещанный историей путь — путь Пястов, насчитывающий тысячу лет, но и путь генерала Домбровского, насчитывающий неполные сто сорок лет.

Между тем в Лондоне создано новое польское правительство во главе с Томашем Арцишевским, недавно вывезенным из страны. Одним из первых его шагов были разработка и вручение 5 декабря Форин оффису меморандума, в котором говорилось:

«Правительство Речи Посполитой польской убеждено, что правительство Его Королевского Величества заинтересовано в послевоенном будущем Балтийского моря… Польское правительство полагает, что Великобритания будет стремиться обеспечить для себя свободу доступа в эти воды как в военное, так и в мирное время… Польское правительство полагает также, что для Великобритании желательно с этой целью иметь в этой части Балтики, естественно, союзника, который гарантировал бы взаимодействие с Великобританией и обладал бы военным флотом, способным к взаимодействию, а также соответствующим образом оборудованной военно-морской базой. Польское правительство готово к такому сотрудничеству; побережье Польши в силу ее географического положения является выгоднейшими воротами для стран Центральной и Восточной Европы…» {382} 382 „Sprawa polska…”, s. 638.

Этим документом польское эмигрантское правительство пыталось открыть новые торги за польские земли.

В связи с польскими дебатами, которые происходили в палате общин 17 декабря, премьер Томаш Арцишевский дал интервью известному английскому журналу «Санди таймс»:

«Дебаты в палате касались не только проблемы нашей восточной границы, но также и западной границы с Германией. Поэтому я хотел бы подчеркнуть, что у нас нет широких экспансионистских намерений. Мы не хотим продвигать нашу границу на запад с целью поглощения 8—10 миллионов немцев. Мы не хотим ни Вроцлава, ни Щецина» {383} 383 Там же, с. 655. .

В то же самое время в Люблине Генеральный секретарь ЦК ППР Владислав Гомулка отвечал на вопросы газеты «Речь Посполита»:

«Крайова Рада Народова… считала, что в новой ситуации, в которой оказался польский народ в связи с началом боевых операций Советской Армии и Войска Польского по освобождению из-под кровавого ярма гитлеровской оккупации нашей родины, политика так называемого польского правительства в Лондоне изменится… Крайова Рада Народова имела основания полагать, что такое возможное при некоторых обстоятельствах изменение политической линии польских эмигрантов сделает возможным создание временного правительства в Польше, состоящего из представителей ПКНО и демократических элементов лондонской эмиграции…»

После пяти месяцев существования народной власти «обнаружился и должен был обнаружиться глубокий смертельный кризис в среде лондонских эмигрантов, который выразился в выходе господина Миколайчика из так называемого эмигрантского правительства в Лондоне… Сегодня положение уже таково, что польский народ потерял интерес к лондонским эмигрантам» {384} 384 W. Gomułka, op. cit., s. 141—142. .

Неизвестно, прочел ли кто-либо в Форин оффисе заявление Томаша Арцишевского. Реализм британской политики, пусть близорукий, но весьма конкретный, не позволял в тот момент рассчитывать на получение стратегической базы на Балтике… В ночь на 19 декабря 227 тяжелых бомбардировщиков королевских вооруженных сил совершили массированный налет на Гдыню. Ни расстояния, ни погода не помешали британским стратегам проникнуть в районы, столь далекие от их фронта и их признанной союзниками «сферы стратегических интересов». Тяжелые бомбы — от обычных весом в одну тонну и до перевозимых на планерах шеститонных гигантов — обрушились на немецкие суда, портовые сооружения и на город. Распоротый тяжелой бомбой, пошел ко дну (пятью с половиной годами позднее, чем следовало) находившийся в порту линкор «Шлезвиг-Гольштейн», тот самый, который обстрелом Вестерплятте открыл боевые действия второй мировой войны. Это было как бы символом, предвещавшим конец исторической эпохи, эпохи всеобщей войны против германского фашизма.

Английские бомбы разрушили до основания портовые сооружения, набережные, гавани — итог двадцатилетних усилий нашей экономики, показатель зрелости польской технической мысли в предвоенный период — все то, что уже через пару месяцев должно было быть возвращено Польше. Новой Польше.

Бомбардировка Гдыни положила начало целой серии массированных налетов авиации союзников на объекты, имевшие важное значение для будущего развития Восточной Европы и подлежавшие через какие-нибудь две недели передаче в руки освобождавшихся народов Европы, на судьбы которых сухопутные англо-американские войска уже не могли оказать никакого влияния. В ночь на 19 декабря 1944 года в жутком белом свете авиационных ракет над Гдыней была открыта — еще в дни войны — новая послевоенная эпоха.

Третьи…Обширные поля и бараки Майданека после того, как он перестал быть фабрикой смерти, удовлетворяли множество потребностей. Там размещались и запасные полки, и государственные склады еще незначительных материальных резервов, и зародыш Музея мартирологии — уникальный заповедник, где все осталось так, как бросили немцы: обуглившиеся трупы людей в руинах печей крематория, не вывезенная своевременно «экономическая отдача» лагеря — кучи женских волос, отнятые у детей игрушки, очки, снятые с тех, кто шел в печи. Здесь же неподалеку в начале декабря были сооружены шесть высоченных «футбольных ворот» — виселиц. Среди тягостного молчания многотысячной толпы затихал, как бы поглощенный тишиной, мощный гул моторов грузовиков, на которых привозили приговоренных — сотрудников гитлеровского лагеря в Майданеке. Одна за другой машины задом подъезжали под поперечины ворот, на минуту останавливались, а потом делали резкий рывок вперед…

«Мы спешили с организацией этого процесса, — излагает мнение одного из деятелей люблинского периода Ежи Путрамент, — с тем, чтобы предостеречь гитлеровцев там, за Вислой. Если мы будем играть в кошки-мышки с военными преступниками, это может привести к смерти новых и новых узников гитлеровских лагерей. Зная же, какая расплата ждет гитлеровцев за преступления, они станут более осторожными…» {385} 385 Jerzy Putrament: „Pół wieku”, t. II, „Wojna”, Warszawa, 1964, s. 299. .