Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 2: Рим / После Рима

Тяжела участь поэта, который хочет писать и лишен этой возможности; но тяжела и участь поэта, который не хочет писать и должен писать против воли. И юбилейный гимн, и оды 17–13 годов до н. э., составившие отдельно изданную IV книгу од, написаны с прежним совершенным мастерством, язык и стих по-прежнему послушны каждому движению мысли поэта, но содержание их однообразно, построение прямолинейно и пышность холодна. Как будто для того, чтобы смягчить эту необходимость писать о предмете чужом и далеком, Гораций все чаще пишет о том, что ему всего дороже и ближе, – пишет стихи о стихах, стихи о поэзии. В IV книге этой теме посвящено больше од, чем в первых трех; в том послании, которое Гораций был вынужден адресовать Августу (II, 1), он говорит не о политике, как этого, вероятно, хотелось бы адресату, а о поэзии, как этого хочется ему самому; и в эти же последние годы своего творчества он пишет «Науку поэзии», свое поэтическое завещание, обращенное к младшим поэтам.

Слава Горация гремела. Когда он приезжал из своего сабинского поместья в шумный немилый Рим, на улицах показывали пальцами на этого невысокого, толстенького, седого, подслеповатого и вспыльчивого человека. Но Гораций все более чувствовал себя одиноким. Вергилий и Варий были в могиле, кругом шумело новое литературное поколение – молодые люди, не видавшие гражданских войн и республики, считавшие всевластие Августа чем-то само собой разумеющимся. Меценат, давно отстраненный Августом от дел, доживал жизнь в своих эсквилинских садах; измученный нервной болезнью, он терзался бессонницей и забывался недолгой дремотой лишь под плеск садовых фонтанов. Когда-то Гораций обещал мнительному другу умереть вместе с ним (II, 17): «Выступим, выступим с тобою вместе в путь последний, вместе, когда б ты его ни начал!» Меценат умер в сентябре 8 года до н. э.; последними его словами Августу были: «О Горации Флакке помни, как обо мне!» Помнить пришлось недолго: через два месяца умер и Гораций. Его похоронили на Эсквилине рядом с Меценатом.

P. S. Это вступительная статья к изданию Горация в русском переводе (М., 1970): я в нем перевел «Науку поэзии», а переводить оды не решился и только сильно отредактировал все старые переводы. Статья опиралась на недавние тогда работы Э. Френкеля (1957), Н. Коллинджа (1961) и особенно С. Коммеджера (1962), оттуда взяты некоторые примеры. О композиции «Науки поэзии», знаменитой своей прихотливостью, я написал две отдельные статьи (в сб. «Очерки истории римской литературной критики», М., 1961, и в «Вестнике древней истории», 1965, № 4) 45 45 В настоящем издании – т. II, с. 349–403 и 404–414. – Прим. ред. . После них я навсегда остался в убеждении, что нет такого хаоса, в котором нельзя было бы найти порядок; с тем потом и работал всю жизнь над любым материалом.

Противопоставление сатиры Луцилия и сатиры Горация издавна является общим местом всех курсов латинской литературы. Ни один исследователь не упустит случая упрекнуть Горация в вялости, а Луцилия в грубости. При этом обычно допускаются две ошибки. Во-первых, оба поэта сравниваются как современники, без учета всей разницы эпох; во-вторых, сравнению подвергаются главным образом отдельные высказывания обоих поэтов и совершенно не принимаются во внимание общие идейные основы их творчества. Последнее отчасти понятно: об идейных позициях Луцилия очень трудно составить представление при теперешнем состоянии текста. Однако в самых общих чертах они достаточно ясны 46 46 См.: Чернявский М. Сатира Гая Луцилия. Канд. дисс., машинопись. М., 1952. .

Луцилий был членом сципионовского кружка и разделял либерально-аристократическую позицию этого кружка. Политические взгляды Луцилия были весьма умеренны, он был противником демократического движения Гракхов 47 47 Там же. С. 153–155. , народная комедия видела в нем врага (Rhet. ad Her., II, 13, 19; 14, 24). Философские взгляды Луцилия сводились к проповеди умеренности и золотой середины (фр. 699, 702 М. и др.); к радикальной кинической философии он относился резко отрицательно (фр. 1225–26 М.). Литературные принципы Луцилия также определялись сципионовским либерализмом: он был сторонником изящного языка, свободного и от архаической выспренности, и от народной грубости; изящество его насмешек противостояло резкости низменного комедийного смеха. Моралистический подход к общественному злу, философия золотой середины, изящного слога – это те же самые принципы, какие мы увидим у Горация. Принципиальной идейной разницы между сатирой Луцилия и сатирой Горация нет.

Различия между Луцилием и Горацием заключаются в ином. Во-первых, Луцилий своей сатирой стремится исправить пороки общества, а Гораций – прежде всего свои собственные. Цель сатиры Луцилия – обличение, цель сатиры Горация – нравственное самосовершенствование. Во-вторых, Луцилий пишет свои сатиры для сравнительно широких читательских масс (фр. 592 сл., 595 сл. М.), а Гораций – для узкого аристократического кружка. В‐третьих, Луцилий часто отступает от своих литературных принципов и допускает в свои сатиры народную речь и комедийную резкость, Гораций же строго выдерживает изысканность стиля. Но и эти различия объясняются не тем, что Гораций якобы был бо́льшим филистером, чем Луцилий, а тем, что Луцилий писал в совершенно иной исторической обстановке, чем Гораций. Время Луцилия было временем литературного подъема, когда пропаганда словом представляла реальную политическую силу; сатиры Луцилия и были пропагандой. Время Горация было временем реакции, единственной реальной политической силой стало войско, литературная пропаганда потеряла всякое значение, и сатиры Горация стали моралистическим развлечением узкого аристократического кружка. Гораций только развивал в новых условиях те же самые политические, философские и литературные принципы, каких придерживался Луцилий за сто лет до него. Между этими поэтами больше сходства, чем разницы. Этим объясняются и совпадения многих отдельных мест и целых тем у Горация и Луцилия.

Сам Гораций отлично сознавал свою преемственность. Даже в полемическом ожесточении он ни словом не протестует против идейных позиций Луцилия и старательно ограничивает свою критику вопросами слога; а в 1‐й сатире II книги он безоговорочно объявляет Луцилия своим образцом и недосягаемым идеалом (стк. 29, 34, 74–75). Именно эта сатира является последним свободным от полемических передержек и исторически наиболее справедливым высказыванием Горация о своем отношении к Луцилию.