Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 2: Рим / После Рима

В таком случае чем же объяснить нападки Горация на устарелость, грубость и многословие Луцилия – нападки, составляющие основу 4‐й и 10‐й сатир I книги? Обычно это объясняется тем, что молодой поэт борется за свое место под солнцем и старается преувеличить собственную оригинальность 48 48 Из последних работ см. статьи: Rudd N. Horace’s Poverty // Hermathena. 1954. Vol. 84. P. 16–25; Idem. Had Horace been criticized? // American Journal of Philology. 1955. Vol. 76. P. 165–175; Idem. The poet’s defence // Classical Quarterly. 1955. Vol. 5. P. 142–156; Idem. Libertas et facetus // Mnemosyne. 1957. Vol. 10. P. 318–336. . Это правильно, но этого недостаточно; Гораций полемизирует, конечно, не с самим давно умершим Луцилием, а с продолжателями и защитниками его традиции. Для того чтобы вполне понять смысл сатир Горация, нужно хотя бы приблизительно определить, кто были эти поклонники Луцилия и какое место занимали они в идейной борьбе последнего десятилетия республики.

Известно, что Луцилий был в родстве с домом Помпеев. Его племянница была матерью Гнея Помпея и бабкой Секста Помпея. Видный помпеянский офицер Луцилий Гирр был, как кажется, внучатым племянником сатирика 49 49 Cichorius C. Römische Studien. Lpz.; B., 1922. S. 67ff.; West A. B. Lucilian genealogy // American Journal of Philology. 1928. Vol. 49. P. 240–253. . Помпеи хранили память о Луцилии. Изучавшие творчество писателя Варрон, Леней, Курций Никия были друзьями или клиентами Помпея. Можно не сомневаться, что имя Луцилия ассоциировалось у римского читателя с именами Помпеев 50 50 Дафф даже предполагает: «В свои доцезаристские дни сам Гораций был в достаточной степени помпеянцем, чтобы заинтересоваться сочинениями Луцилия, внучатого дяди Помпея» ( Duff J. W. H. Roman satire. Berkeley, 1936. P. 61). .

Гнея Помпея давно не было в живых, но Секст Помпей в эти годы был едва ли не центральной фигурой политической жизни. С 42 года он владел Сицилией и блокировал своим флотом Италию. К нему стекались все недовольные властью триумвиров: с одной стороны, проскрибированные аристократы, с другой – разоренные крестьяне и беглые рабы. Надежда на помощь со стороны Секста объединяла разрозненные силы аристократической и демократической оппозиции в Риме. Городской плебс устраивал бурные демонстрации в его пользу, аристократическая фронда сносилась с ним через Муцию и Скрибония Либона, Антоний вел с ним переговоры. Ради сохранения своей власти Октавиан пошел на брак с дочерью Либона и на переговоры с Секстом: весной 39 года был заключен мирный договор в Путеолах. Но передышка была недолгой: на сторону Октавиана перешел Менодор, командующий флотом Секста Помпея; военные действия возобновились, летом 38 года был предпринят большой морской поход на Сицилию. Положение было предельно напряженным.

Такова была политическая обстановка в то время, когда в римских литературных кругах вспыхнул интерес к имени и творчеству Луцилия.

Мы лишь смутно можем представить себе состояние литературы в Риме в начале 30‐х годов. Вся оппозиционная литература этих лет погибла: уже несколько лет спустя ее злободневность была неинтересна читателю, а ее направленность вредна правительству. Но даже беглые указания историков показывают, что оппозиционные настроения были широко распространены в римских литературных кругах. Мы можем насчитать по крайней мере четыре центра литературной оппозиции того времени 51 51 Сводку данных об упоминаемых лицах см.: Schanz M., Hosius C. Geschichte der römischen Literatur. Bd. I. München, 1927.; Bardon H. La litérature latine inconnue. Vol. I. Р., 1952. . Первый центр – друзья Цицерона: Варрон, Аттик, Тирон, Лаврей, Корнелий Непот. Второй центр – близкие дому Помпеев: Ампий Бальб, Авл Цецина, Кассий Пармский, Леней, Меций Тарпа. Третий центр – остатки приверженцев Брута: Бибул младший, Волумний, Эмпил, может быть, Танузий Гемин и Акторий Назон. Четвертый центр – поэты-неотерики во главе с Фурием Бибакулом и Валерием Катоном. К этим четырем центрам аристократической оппозиции нужно прибавить рупоры демократической оппозиции – народную комедию (ателлану и мим) и проповеди бродячих философов – стоиков и киников. Так как Антоний давно исподтишка интриговал против своего союзника, то можно предполагать, что его приверженцы в Риме – например, риторы Секст Клодий и Анний Цимбр, мимограф Нукула, трагик Лентон – были также причастны к оппозиционной пропаганде. Несомненно, результатом деятельности этой литературной, сценической и проповеднической оппозиции и явилось то обилие порочащих слухов об Октавиане, его жизни и поведении, отголоски которых мы находим у Светония.

Для этой пестрой литературной оппозиции имя Луцилия должно было стать таким же лозунгом, каким было имя Секста для политической оппозиции. Вокруг сатирической традиции Луцилия можно было объединять аристократическую и демократическую оппозицию в литературе, как вокруг Секста Помпея объединялась аристократическая и демократическая оппозиция в политике. Не случайно именно в это время вождь неотериков Валерий Катон заявил, что готовит исправленное издание сочинений Луцилия ( Hor ., Sar. I, 10; 1а–8а). Назревал общий поход литературной оппозиции против Октавиана. Необходимость борьбы с внутренней оппозицией сильно осложняла борьбу Октавиана с Секстом Помпеем.

Тот факт, что оживление литературной оппозиции действительно имело место в эти годы, подтверждается тем, что непосредственно после описанных событий Октавиан поручает Меценату организовать литературную группировку, защищающую интересы цезаризма. К этой группировке присоединяется и Гораций.

Эволюция Горация от республиканских убеждений к цезаризму происходит в первые же годы после битвы при Филиппах. Самые ранние из известных нам его стихотворений еще имеют черты оппозиционности: это 7-я сатира с ее каламбурным намеком на цареубийцу – Брута и 16‐й эпод, основное настроение которого – отчаяние беззащитного мелкого собственника, согнанного с земли солдатами. После этого, во 2‐й сатире и 2‐м эподе, уже появляется примиренческая проповедь золотой середины и довольства малым – основная тема зрелого Горация; но во 2‐й сатире она еще заслонена обилием скандальных намеков и эротического материала, во 2‐м эподе она как бы взята в иронические кавычки эпиграммной концовкой.

В 4‐й сатире Гораций впервые открыто провозглашает свою новую программу и противопоставляет свою сатиру, «самую совершенную» и изящно отделанную, старой сатире, обличительной и грубой. Однако он это делает в высшей степени осторожно. Начав сравнивать себя с Луцилием, Гораций быстро подменяет это сравнение с Криспином (стк. 14 сл.), потом с Фаннием (стк. 21 сл.), потом с доносчиками Сульцием и Каприем (стк. 65 сл.) и, наконец, с безымянным клеветником, образ которого лишь тонкими намеками сближен с образом Луцилия 52 52 Frank T. Horace’s description of a scene in Licilius // American Journal of Philology. 1925. Vol. 46. P. 72–74. . Даже там, где он говорит о самом Луцилии, он предпочитает выражаться двусмысленно: erat quod tollere velles (стк. 11). А в заключении сатиры он неожиданно признает себя принадлежащим к manus poetarum (стк. 141) – тех поэтов, от которых он только что так усердно отмежевывался. Это значит, что Гораций еще не причисляет себя к кружку Мецената и оставляет себе лазейку, чтобы в случае неудачи вернуться к оппозиции.