Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 2: Рим / После Рима

Тот я, кто некогда был любви певцом шаловливым.
Слушай, потомство, и знай, чьи ты читаешь стихи.

Город родной мой – Сульмон, водой студеной обильный,
Он в девяноста всего милях от Рима лежит.
Здесь я увидел свет (да будет время известно)
В год, когда консулов двух гибель настигла в бою…
Не был первенцем я в семье: всего на двенадцать
Месяцев раньше меня старший мой брат родился…
Брат, для словесных боев и для форума будто рожденный,
Был к красноречью всегда склонен с мальчишеских лет,
Мне же с детства милей была небожителям служба,
Муза к труду своему душу украдкой влекла.
Часто твердил мне отец: «Оставь никчемное дело!
Вот пред тобою Гомер – много ль он нажил богатств?»
Не был я глух к отцовским словам: Геликон покидая,
Превозмогая себя, прозой старался писать, —
Сами однако слова слагались в мерные строчки:
Что ни пытаюсь сказать – все получается стих.
Год за годом меж тем проходили шагом неслышным,
Следом за братом и я взрослую тогу надел…
Должности стал занимать, открытые для молодежи,
Стал одним из троих тюрьмы блюдущих мужей.
В курию мне оставалось войти – но был не по силам
Мне этот груз: предпочел узкую я полосу…
Звали Музы меня аонийские к мирным досугам,
И самому мне всегда праздность по вкусу была.

Знаться с поэтами стал я в ту пору, и чтил их настолько,
Что небожителем мне каждый казался певец…
Мне о любовном огне читал нередко Проперций —
Нас равноправный союз дружбы надолго связал.
Слух мне однажды пленил Гораций, размерами щедрый
Звон авзонийской струны, строй безупречных стихов
Только видеть пришлось мне Марона, и Парка скупая
Времени мне не дала дружбу с Тибуллом свести…
Младшими был я чтим не меньше, чем старшие мною:
Долго известности ждать Музе моей не пришлось.
Юношеские стихи прочитал я публично впервые,
Только лишь раз или два щеки успевши побрить.
Мой вдохновляла талант по всему воспетая Риму
Женщина: ложное ей имя Коринны я дал…
Нежное сердце мое открыто для стрел Купидона
Было, и всякий пустяк в трепет его приводил, —
Но и при этом, хоть я от малейшей вспыхивал искры,
Все ж пересудами Рим имя мое не чернил…
Умер мой отец, не старый, оплаканный сыном;
Следом за ним и мать я положил на костер.
Счастье и ей и ему, что вовремя смерть их настигла
И что до ссылки моей оба закрыли глаза.
Счастье и мне, что им при жизни я не доставил
Горя, что им не пришлось видеть несчастным меня…

Лучшие годы уже прогнала, приблизившись, старость,
И седину к волосам уж подмешала она…
Тут-то меня удалил на левый берег Эвксина,
В Томы задетого мной Цезаря гневный приказ.
Этой причина беды даже слишком известна повсюду —
Незачем мне самому здесь показанья давать.
Как рассказать об измене друзей, о слугах зловредных?
Многое вынести мне хуже, чем ссылка, пришлось.
Но воспротивился дух, не желая сдаваться несчастьям:
Силы собрал и явил непобедимым себя…
Сколько есть звезд на невидимом нам и на видимом небе,
Столько же вынес я бед на море и на земле…
В этом краю, где оружье звенит, облегчить я пытаюсь
Песней, какою могу, скорбную участь мою:
Пусть тут нет никого, кто бы выслушал новые строки,
Все-таки день скоротать мне помогают они.
Что же! За то, что я жив, что терплю все тяготы стойко,
Что не постыла мне жизнь и треволненья ее,
Муза, спасибо тебе! Ибо ты утешенье приносишь,
Отдых даешь от тревог, душу приходишь целить…
Ты, как немногим, дала мне при жизни громкое имя,
Хоть и немало больших век наш поэтов родил.
Выше себя я ставил их всех, но многие вровень
Ставили нас, и весь мир песни читает мои…
Славой моим ли стихам иль твоей любви я обязан,
Ты благодарность мою, верный читатель, прими.