Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 2: Рим / После Рима

Феб в колеснице своей нисходил уже в волны морские
В час, когда мы вошли в ложницу девы моей.
Помнил я клятву ее – и все-таки клятве не верил,
160 Клятве, что ляжет она этою ночью со мной.
Я и решил испытать – испытать никогда не мешает, —
Точно ли хочет она сладкую клятву сдержать.
Делаю вид, что спешу, как будто пора мне прощаться:
«Поздно, пора мне идти – милая дева, прости!»
«Нет! – отвечает она, обнимая и в губы целуя, —
Здесь для тебя и меня нынче готовится пир,
Здесь меня и тебя ожидает любовное ложе,
Здесь Венера царит и сладострастный Амур.
Время уж позднее, ночь, темнота окутала землю,
170 И не сияет с небес свет благосклонной луны.
Все на запорах ворота, ни выхода нету, ни входа,
Ты по такой темноте не доберешься домой.
А по дорогам ночным порой привидения бродят,
Подстерегая того, кто задержался в пути.
Ночь – причина одна, любовь – причина вторая,
Чтобы остался ты здесь, в светлом покое моем.
Я же сама и просьбы мои – вот третья причина:
Пусть она будет, прошу, веской, как первые две.
Как, неужели втроем – и ночь, и любовь, и подруга —
180 Мы не сумеем тебя здесь удержать одного?
Милый, останься со мной – ты любовь мою скоро узнаешь!
Если сейчас ты уйдешь – камень в груди у тебя!»
Как не склониться на просьбы ее, на ее уговоры,
Если у нас у двоих было желанье одно?
Ясно мне стало: она меня действительно хочет,
Было бы это не так – этих бы не было просьб.
Вот уж готовится пир, повсюду жарится мясо,
Слуги приносят столы, ложа приносят к столам…
…………………………………………………………….
190 Каждый в доме слуга занят при деле своем.
Тот полотенце несет, тот блюдо, тот чаши и кубки —
Всякий стараньем своим рад перед гостем блеснуть.
Вот мы садимся за стол, накрытый для пышного пира, —
Но и за пышным столом радости не было мне.
Стоило мне поглядеть в лицо и в очи подруге,
Как трепетало опять внутренним тело огнем.
Ах, сколько раз, сколько раз испускал я стенанья и вздохи,
Видя на милых устах нежной улыбки привет!
Пусть, как хотят, говорят, что улыбка влюбленному в радость, —
200 Я от улыбки ее горькую чувствовал боль.
Боль сжимала меня, и не впрок были сладкие яства,
И ни одним я не мог тело свое подкрепить.
«……………………………………………………» —
Так она мне сказав, поцеловала меня. —
«Милый, прошу я тебя, отведай хоть ляжку говяжью,
Чтобы, окрепнув, смелей ляжек коснуться моих.
Съешь эту ногу, не в тягость она, – и за это наградой
Ноги мои для твоих в тягость не будут плечей».
Принял я все, что она мне дала, и съел без остатка,
210 И никакая еда мне не бывала вкусней.
Будь даже эта еда гораздо и проще, и хуже —
Мне бы за этот посул сладкой казалась она.
Вот, заслужив похвалу, беру золотую я чашу,
Губы к краям подношу там, где она отпила.
Так и наелся я, так и напился я с помощью милой,
А без нее бы не в прок мне ни еда, ни питье.

Кончился ужин, и стол опустел, и велит моя дева,
Чтобы постлали рабы ложа и нам, и себе.
Но понапрасну велит: уже опьяненные слуги
220 Знать не хотят про постель, Вакху лишь славу поют.
Отягощенные сном и вином, бредут они шатко,
И ни рабыня, ни раб места себе не найдет:
Этот на сено залез, другой под сеном укрылся,
Третий солому себе сонно сгребает под бок.
Сам тогда я встаю, и встает со мною хозяйка,
В опочивальню ее об руку с нею идем.
Свежее ложе стоит – казалось бы, малое ложе,
А ведь сумело двоим сладкой утехою быть.
Изображенья богов и богинь его украшали —
230 Вырезал образы их резчик искусной рукой.
Сам Юпитер стоял и смеялся любовным забавам —
То под обличьем овна, то под обличьем орла.
В стольких видах его представил достойный художник,
Что и поверить нельзя, будто во всех он один.
Были с другой стороны изваяны той же рукою
Марс и Венера вдвоем, рядом на ложе любви;
Здесь же ревнивец Вулкан на них раскидывал сети,
Чтобы нагие они в хитрый попались силок.
Даже и я испугался, не нам ли он строит засаду, —
240 Так хорошо изваял резчик ревнивую страсть.
Я посмеялся, со мной и моя посмеялась подруга —
Был ей к лицу этот смех более, нежели мне.
Медлить я не хочу, я ложусь на прекрасное ложе,
И укрывает меня пышно расшитая ткань.
Дева служанкам велит удалиться из опочивальни
И запирает сама крепкую дверь на запор.
Всюду блистают огни золотые светильников ярких —
Мнится, что в спальне у нас солнце не кончило бег.
Вот она рядом, нагая, своей наготы не скрывая, —
250 В нежной ее красоте нечего было скрывать.
Если хотите – верьте, а если хотите – не верьте,
Чистое тело ее было белее, чем снег —
Снег не такой, что уже потемнел под касанием Феба, —
Нет, иной чистоты, солнца не ведавшей ввек.
Ах, что за плечи, и ах, что за руки тогда я увидел!
Ноги белы и стройны были не меньше того.
Грудь у нее была хороша и на вид, и на ощупь,
Твердо стояли соски, трижды милей оттого.
А под покатою грудью покатый живот округлялся,
260 Плавно переходя в плавно изогнутый бок.
Нет, не хочу продолжать – кое-что я увидел и лучше,
Глядя на тело ее, – но не хочу продолжать.
Трудно мне было сдержаться, глазами ее пожирая,
Чтоб не коснуться рукой млечной ее белизны.
Как тут быть? И смотреть на нее я больше не в силах,
И не смотреть не могу – слишком она хороша.
Чем я больше гляжу, тем больше пылаю любовью —
Сладко и больно глядеть, в сладости прячется боль.
Вот, наконец, наглядеться мне дав на прекрасное тело
270 (Долго я, долго смотрел – было на что посмотреть),
Всходит она на постель и, натянута нежной рукою,
Пышно расшитая ткань наши прикрыла тела.
Руки я обвиваю вокруг сияющей шеи —
И прижимаю уста к нежным устам госпожи.
Тысячу раз я целую ее, а она отвечает:
Каждый мой поцелуй был и ее поцелуй.
Вот к бедру моему она бедром прилегает —
Сладко было в любви ноги с ногами сплетать.
Свой живот к моему животу она прижимает —
280 Хочет на сто ладов нежить и нежить меня.
«Поторопись, – говорит, – меня ты наполнить собою,
Ибо кончается ночь и возвращается день.
Дай мне руку», – она говорит. Даю я ей руку.
Руку прижала к груди: «Что здесь в руке у тебя?»
Стиснув упругую грудь, отвечаю красавице милой:
«Плод, вожделенный давно, нынче сжимаю в руке.
Ах, как страстно желал я именно этого дара;
Ныне желанья сбылись – ты одаряешь меня».
Дальше скользнул я рукой, ее стройные ноги ощупал, —
290 Прикосновения к ним были мне слаще, чем мед.
Страстно тогда я вскричал: «Ты всего мне на свете дороже —
Нет сокровищ иных, лучше и краше, чем ты!
Раньше нравились мне голубиные легкие ноги,
Ныне всего мне милей эти вот ноги твои.
Соединим же тела, сольемся в любовном объятье —
Пусть в нас каждая часть делает дело свое!»
Что еще мне сказать? Сказать, что мы сделали? Стыдно;
Да и подруга моя мне не позволит того.
Все ведь имеет конец; а плохой был конец иль хороший —
300 Знает Венера о том, знает и милый Амур.