Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Первые месяцы нашей жизни прошли очень бесцветно; знакомились мы с русской колонией и кое с кем из бразильцев. В октябре у меня было бурное желудочное заболевание, возможно, что отравление чем-то, которое, однако, Дорожинский определил, как инфекцию амебами. Температура была при этом выше 39 градусов, и ослаб я настолько, что пролежал целую неделю. Упоминаю про это заболевание потому, что в первый день со мной было странное явление: разговаривая с Дорожинским, я заметил, что говорю ему не то, что хочу, но сказать, что нужно, был не в состоянии.

Кажется в сентябре, Ника в компании с Ал. Георг. Згуриди открыл маленькое дело — первоначально по изготовлению небольших рамок для объявлений в магазинах. Сперва они вошли в соглашение с владельцем небольшой мастерской, но через год он уступил им совсем это дело. Первоначально доли их были установлены в 7000 мильрейсов на каждого. Дело это понемногу пошло, и сейчас, более или менее, стало на ноги, но первое время мне не раз приходилось помогать ему, ибо оно не только не давало дохода, но не хватало денег на текущие расходы. Згуриди, которого мы немного знали еще в Каннах, оказался человеком с очень неприятным характером, и безусловно аморальным во всех отношениях, но при этом с инициативой. Расширение их дела, которому они дали название «Новекс», обязано, главным образом, ему, ибо он всегда думал о новых изделиях, за которые они могли бы взяться, но доводить эти идеи до конца он не был в состоянии. Кроме того, его характер сделал его прямо ненавистным для всех служащих, и только спокойствие Ники предупреждало крупные скандалы. Сам Ника говорил, что только его терпение дало ему возможность переносить невозможный характер его компаньона. На Нике лежала вся денежная часть дела и практическое осуществление новых идей, приходивших им в голову. Чтобы не возвращаться к этому, отмечу, что их специальностью на ближайшие годы стало изготовление оборудования для магазинных витрин, в чем они заняли понемногу первое место в Бразилии.

Через Згуриди мы познакомились с его сестрой, Верой Азеведо, женой уже пожилого чиновника Raul’я Vicente de Azevedo, принадлежавшего к одной из видных бразильских семей. Вера оказалась женщиной шалой и очень неважной, с бурным прошлым; она открыто заявляла, что она коммунистка и всегда настаивала на крайних мерах, что сделало ее одинаково неприятной для всех, как правых, так и левых. С мужем она вскоре разошлась, затем снова сошлась, но, в конце концов, бросила его окончательно и поселилась с С. Шипяковым, молодым русским, тоже коммунистом.

У Азеведо жил ее отец, бывший екатеринодарский табачный фабрикант, старик, тоже вздорный; отношения между ним и его детьми были самые ненормальные — ссоры между ними никогда не прекращались, и отзывались они друг о друге так, как без особых оснований не станешь говорить даже о чужом человеке. Упомяну еще про жену Згуриди — бесцветную швейцарку, Габи, на которой он женился, видимо, из-за ее средств, и которую всячески третировал. Они приехали в Бразилию с одним ребенком, но здесь родились еще двое (последний был урод), и бедная Габи, чтобы не остаться с ними на улице, должна была переносить со стороны мужа самое оскорбительное отношение.

Так как «Новекс» первое время почти ничего не давал, а Пискорские остались к этому времени без денег, то жить им пришлось почти исключительно на заработок Марины от даваемых ею французских уроков, которых, впрочем, у нее никогда много не было.

Перейду теперь к нашим бразильским знакомым. Первым из них был Нобре, нотариус и представитель одной из известных в Сан-Пауло фамилий; один из его братьев играл видную роль в восстании 1932 года, а его сын был позднее федеральным депутатом, впрочем, бесцветным. И отец, и сын были очень правых взглядов, с симпатиями к фашизму, и в местной политике поддерживали Варгаса. Пискорские познакомились с отцом Нобре еще до нашего приезда, и он пригласил их как-то к себе на фазенду в семи километрах от станции Campo Limpo. В декабре, после моей болезни, он пригласил туда и нас на две недели. Фазенда эта, что-то около 700 алкеров или 1700 гектаров, досталась ему после смерти какого-то его приятеля или преподавателя, которого он поддерживал материально, за свой ему долг. Почти вся эта земля, расположенная в гористой местности, была не обработана и покрыта кустарниками; только несколько гектаров было засеяно кукурузой и засажено эвкалиптами, быстро растущими и всегда выгодно продающимися на дрова. В центре фазенды находилась усадьба, расположенная в красивом месте, в долине между двумя горами, около ручья, запруженного и образующего пруд (через год плотину, впрочем, прорвало, и вода ушла). Хозяйство было примитивно: был бык-вебу и несколько коров, но молока еле хватало на нас, были 3 или 4 лошади, но все эти животные были в плачевном состоянии, с кожей, разъеденной разными насекомыми. От последних страдали и люди: по возвращении с фазенды каждый раз приходилось вытаскивать из тела, преимущественно из ног, «карапатов» (местный вид клещей). Хуже бывали «берны» — насекомое, проникающее под кожу и там развивавшиеся в червяка, которого, когда он созревал, надо было выдавливать с особой для этого сноровкой; перед этим он имел вид нарыва с гангренозным оттенком. Впрочем, если его выдавить своевременно, на этом все и заканчивалось. Заполучались эти насекомые при хождении по траве.

Отсюда еще издревле повелось в стране, что перед обедом местное население, ходящее почти без исключения босиком, мыло ноги; вода предлагалась и многочисленным в те времена странникам, принимать и кормить которых считалось обязательным. Рассказывали, что отсюда пошел обычай — если странника долго не кормили, спрашивать, когда ему дадут вымыть ноги. На фазенде было несколько рабочих — белых, мулатов и совсем черных, постоянно сменявшихся; некоторые из них жили с семьями в домиках без полов и потолков и только со ставнями в окнах — обычный во всей стране тип зданий для сельских рабочих. Нобре относился хорошо к рабочим, которые поражали своей примитивностью; один из них не смог даже сразу ответить, сколько у него детей.

Господский дом, одноэтажный, был довольно велик — 5 или 6 комнат, но примитивен, хотя было электричество и горячая вода в ванной, когда топилась кухонная плита. Обслуживала его старушка с явной примесью индейской крови, сама не знавшая, сколько ей лет (впрочем, в Бразилии это было обычное явление); готовила она недурно. Около дома ходило немало кур, вероятно не меньше сотни, но яиц почти никогда не было, ибо эти куры неслись не в птичнике, а в кустах, где их было невозможно найти. Печь хлеб прислуга не умела, и его привозили из Campo Limpo. Не было и своего масла, и его Нобре привозил из Сан-Пауло в жестянках. У Нобре было несколько арендаторов-японцев, сажавших каждый картофель на нескольких гектарах; эти участки выделялись своей обработкой среди культивируемых местными землевладельцами.