Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

По выяснении предстоящего мне назначения и выработке в Ревеле и Нарве проекта инструкции мне, у меня осталось до издания соответствующего приказа несколько свободных дней, и я решил использовать их для поездки в Псков и Гдов, чтобы ознакомиться с положением в них продовольственного вопроса. Ехавший туда же Хомутов предложил мне поместиться в его вагоне, правда, товарном, что значительно облегчило переезд. Перед отъездом мне пришлось, однако, по поручению Крузенштерна ознакомиться, совместно с сенатором К. К. Веймарном, бывшим заведующим продовольственной частью в Империи, с проектом закона по земельному вопросу. Основой этого закона явился известный приказ Колчака о сохранении на 1919 г. фактического владения землей. В проекте приказа Родзянко это фактическое владение признавалось для посевных площадей, луга возвращались сряду в распоряжение их собственников, а леса, независимо от того, чьей собственностью были, передавались в казенное управление.

С Веймарном мы расходились радикально во взглядах на аграрный вопрос. Он находил необходимым восстановление прав прежних собственников хотя бы на минуту, я же считал, что захват земли крестьянами есть факт, от которого уйти невозможно. Исходя, однако, из этих, столь противоположных взглядов, мы сошлись с ним, что текст приказа совершенно неудовлетворителен. Доложили мы наше мнение Крузенштерну, который, не приняв никакого решения, направил нас к Хомутову. Сей последний принял наши замечания с явным неудовольствием и ответил, что переделывать проект поздно, ибо и так с ним потеряно много времени. И действительно, приказ был сряду подписан Родзянкой и опубликован.

Вызвал он очень большие нападки в социалистических кругах, а позднее и уверения, что именно этот приказ вместе с другим — о возврате собственникам захваченной у них движимости, были причиной того, что крестьянские массы отшатнулись от белого движения. У меня этого впечатления не осталось — крестьян гораздо больше тяготили реквизиции, наряды подвод, а подчас и просто грабежи, заставлявшие их мечтать об уходе одинаково и белых, и красных. Не знаю, вернул ли кто из помещиков района свои усадьбы и покосы на основании этого приказа. Кое-кто из них летом 1919 г. жил еще у себя в имениях, если же кто и вернулся с белыми, то без всякого на то приказа и помощи властей. Про недовольство крестьян я слышал лишь в одном случае, когда собственник заливных лугов в низовьях Луги белый офицер (фамилию его я забыл) стал сдавать эти луга крестьянам по чрезвычайно повышенным ценам. В приказе заключалось, однако, одно положение, вызвавшее в августе значительные осложнения — это о передаче в казну всех лесов. Некоторые лесничие, которые к тому времени были восстановлены в должности и которым было поручено заведовать также частновладельческими лесами, стали распоряжаться в числе их и крестьянскими лесами. Почти повсеместно запретили они крестьянам рубку леса в их собственных лесах, и даже более: стали взимать с них плату по казенному, очень высокому тарифу за выпас скота в них. Это распоряжение вызвало у крестьян целую бурю негодования, и мне пришлось срочно просить образовавшееся тогда министерство Лианозова об успокоении ревности господ лесничих.

Уже в конце октября правительством Лианозова был издан новый закон о земле. Составленный Министерством земледелия, во главе которого стоял социал-революционер Богданов, он закреплял на местах фактическое положение, но по редакции вызывал некоторые замечания, ибо совершенно не нужно обострял отношения с еще жившими в усадьбах помещиками. Последним угрожалось, например, уголовным судом за этот «захват» их усадеб. Впрочем, в этот момент армия уже начала свой отход от Петрограда, вследствие чего осуществление он не получил. Я должен, однако, отметить, что на крестьян он произвел весьма благоприятное впечатление: несколько раз слышал я за него выражения благодарности крестьян лицам, которых считали участниками в его издании.

Вернусь теперь к поездке с Хомутовым в Псков. По дороге мы остановились в Гдове, где Хомутова, кроме коменданта уезда, встретил и комендант города, назначенный Балаховичем и долго не желавший прекратить исполнения своих функций. На вид это был добродушный крупный мужчина, капитан или штабс-капитан, бывший борец из цирка. Про него говорили, что он был не столь вреден, как мешал своей недалекостью. Он уже получил тогда распоряжение об отъезде в Псков и готовился к нему. Я ехал с ним со станции в город, при въезде в который он показал мне площадку с двумя мачтами: «Большевики устраивали здесь митинги, а мы их здесь вешали», — пояснил он, добавив, что всего повешено было им 18 человек. В Гдове было небольшое совещание по текущим вопросам у городского головы И. А. Бояринова, сохранившего свой пост при всех режимах, не потеряв общего уважения. Оставил он свой родной город только при эвакуации его в октябре. Угостил он нас, чем мог — белым хлебом и салом, полученными из остававшихся у него американских продуктов, и кипятком, но без чая. Своих запасов в городе никаких не было. На станции железной дороги еще через полтора месяца в буфете подавали один «малороссийский чай» без сахара — настойку каких-то трав.

Псков производил впечатление грязи и запустения, начиная с вокзала, загаженного и с выбитыми стеклами. Около вокзала виднелась разрушенная тюрьма. Далее, на идущем от станции бульваре, стояла в стороне статуя Александра II, снятая с пьедестала, с отбитой головой и с дырой в мантии. Улицы были грязноваты, на рынке пусто — очень немного крестьян и несколько интеллигентов, продающих из нужды разное имущество. Крестьяне дорожились, а интеллигенты продавали свои вещи за гроши. Большинство магазинов было закрыто, а открытые торговали разным случайным товаром. Мосты через Великую были взорваны, и ремонт шоссейного даже не производился. В общем, по сравнению с Псковом, каким я его видел в 1913 г., он представлял жалкую картину. Местный уполномоченный по продовольствию устроил меня в квартире одной своей знакомой. Здесь было чисто, и меня могли накормить. В квартире была почти вся ее обстановка. При большевиках мебель постоянно перемещалась из одного места в другое, однако, после их ухода собственники ее быстро сумели в ней разобраться. Пропало ее сравнительно немного. Гораздо труднее было разобраться в книгах. Все библиотеки, в том числе и частные, были национализированы. Для разборки их была назначена особая комиссия, которая продолжала еще тогда работать. Пришлось мне, между прочим, зайти в дом Дворянского Собрания, кажется в Земскую управу, и здесь я узнал, что, например, вся обстановка квартиры губернского предводителя дворянства осталась совершенно нетронутой, очевидно, для каких-нибудь властей.