Эммануил Беннигсен - Записки. 1875–1917

В связи с появлением у военного ведомства массы кож, в этом периоде разыгрался в Витебской губернии большой скандал. Председатель местной Губернской земской Управы Карташов и член Гос. Совета по выборам Я. Н. Офросимов под флагом какого-то союза артелей по исключительно льготной цене получили от военного ведомства очень крупную партию кож для передачи их этим артелям, работавшим на армию. Передали они им, однако, как утверждали, лишь ничтожную их долю, а большую часть перепродали дальше уже по нормальной цене. По этому поводу был внесен запрос в Гос. Думу, и, если память мне не изменяет, Офросимов ушел тогда из Гос. Совета.

Были злоупотребления и в Красном Кресте на этой почве. Уже в первое время после моего вступления в должность я возбудил уголовное преследование против уполномоченного при 10-й армии Ржевского. На Западный фронт этот господин попал с Кавказа, где его принял в Красный Крест Голубев по просьбе тогдашнего начальника штаба генерала Мышлаевского, кажется зятя Ржевского. С увольнением Мышлаевского и Ржевский вскоре предпочел с Кавказа удалиться, и по рекомендации Голубева попал в 10-ю армию. Здесь по приезде моем, еще кажется в Вильно, Крузенштерн рассказал мне про очень странный случай, имевший место с Ржевским незадолго до того: ввиду недостатка в лошадях в наших учреждениях, Крузенштерн поручил особой комиссии из 3-х знатоков лошади закупить их партию. Комиссия выполнила это поручение и поручила Ржевскому отвести лошадей в Управление Особоуполномоченного. По приводе их, однако, в тыл, оказалось, что доставленные им лошади сплошная калечь; отсюда возникло обвинение Ржевского в подмене лошадей, улик в чем, по мнению Крузенштерна, было вполне достаточно. Ввиду сего, отчислив Ржевского от 10-й армии, я сообщил об этом Главному Управлению для лишения Ржевского звания уполномоченного и возбуждения против него уголовного преследования. Вскоре я получил из Петрограда запрос и по другому делу Ржевского — оказывается, он не сдал несколько бланков провозных свидетельств и попался в торговле ими. Вскоре же после этого сей самый Ржевский оказался чуть ли не главным деятелем в намечавшемся министром внутренних дел А. Н. Хвостовым покушении на Распутина при участии Илиодора.

По возвращении в Смоленск, узнал я про разделение Северо-Западного фронта на два — Западный, на котором оставался я, и на Северный, на который был назначен главноуполномоченным член Гос. Совета А. Д. Зиновьев, совместивший эту должность с обязанностями главноуполномоченного Петроградского Тылового района. В руках главнокомандующего Северо-Западного фронта было сосредоточено до разделения семь армий и одно время еще три крепости. Справляться ему с этим было исключительно трудно, и посему и последовало разделение фронта на два. В Северный фронт отошли две армии — 5-я и 12-я. Скажу откровенно, что меня это выделение прямо обрадовало, ибо эти две армии были столь отдалены, что связи с их краснокрестными учреждениями у меня не было почти никакой. Их особоуполномоченных я ни разу за этот месяц не видел, а руководить ими, при полном бездействии почты и почти полном телеграфа совершенно не мог. Однако, еще до передачи мною моих обязанностей по этим армиям Зиновьеву, мне пришлось по требованию нового Главнокомандующего Северным фронтом генерала Рузского, основанному на «Положении о полевом Управлении армией в военное время» отчислить от должности старшего врача, находившегося в Пскове Евгениевского госпиталя (фамилии его не помню) за его якобы бестактность и отсутствие административных способностей. К сожалению проверить эти обвинения я уже не мог. Как выяснилось, причиной этого требования явилась жалоба Рузскому со стороны бывшей сестрой в этом госпитале вел. княгини Марии Павловны Младшей. Утверждали, что она находилась под влиянием одного из младших врачей, не ладившему со старшим, и пожаловалась на него Рузскому. Про этот инцидент великая княгиня говорит сама в своих мемуарах.

Уже около 25-го сентября положение на фронте установилось, Молодечненская операция была доведена до успешного конца, и дальнейший отход был остановлен. Вместе с тем, остановился и отвод наших краснокрестных учреждений, началось их постепенное устройство и размещение, не всегда безболезненное, по отбираемым для них помещениям, часто учебных заведений, переводимых для этого в случайные помещения или стесняемых в нескольких классах, где им приходилось вести занятия в две смены. Мое положение было тут далеко не легким: с одной стороны мне отдавались категорические распоряжения Данилова разместить так-то такие-то госпиталя, с другой же — ко мне летели жалобы и просьбы местных общественных учреждений. Впрочем, большею частью все улаживалось, и только в Вязьме все время тянулись нелады между старшим врачом лазарета и директором гимназии, в которой лазарет был помещен. Ездил я туда, но примирить их мне так и не удалось, и пришлось воспользоваться первой возможностью уже к весне 1916 г., чтобы перевести этот лазарет вновь на фронт, когда подготовлялось там наступление наше на Кревском направлении.

Вскоре после этого начал я хлопотать о возвращении в Минск, ибо пребывание в таком далеком тылу, как Смоленск, было крайне неудобно и для меня, и для особоуполномоченных. Сперва Данилов был против этого, но затем мне удалось получить его согласие на переезд, и около 25-го октября я перебрался в прежнее помещение Красного Креста на Захарьевской улице. В Смоленске временно оставался склад и резерв санитаров и конский. Последними в это время заведовал впоследствии убитый во время революционных дней В. Г. Глинка, сын известного начальника переселенческого Управления Григория Вячеславича Глинки; позднее его заменил его помощник, очень толковый и бойкий прапорщик Саркисов. Недели через две после нас в Минск вернулся и Данилов с его управлением, а через некоторое время после этого появились у нас и оставленные временно в Смоленске части управления.

Понемногу познакомился я со штабом фронта. Я уже упоминал не раз про генерал-квартирмейстера П. П. Лебедева, теперь я познакомился и с его помощником полковником Самойло, также, как и Лебедев, служившим позднее в Красной армии, занимая одно время пост Главнокомандующего Северным фронтом. Самойло — маленький кругленький человечек, очень заискивающий, не производил на меня впечатление крупного человека, отличаясь от Лебедева, наоборот, очень привлекательного. С Самойло мне, впрочем, дело приходилось иметь мало, больше я обращался к Лебедеву; когда намечалась какая-нибудь операция, о которой мне обычно сообщал только в самых общих чертах Данилов, то я отправлялся к Лебедеву, от которого удавалось получить всегда только несколько дополнительных деталей. Их восполняли рассказы особоуполномоченных, с которыми я проверял всю картину и принимал окончательные решения, еще раз сверив их разговором с Лебедевым, обычно удивлявшимся моей осведомленности, и уже тогда столковывался с Даниловым, который, если не отмалчивался, то принимал очень наставительный тон.