Эмманюэль Ле Руа Ладюри - Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Точно так же, если продолжать рассуждение в плане «трех сословий», главное противоречие в Монтайю и Сабартесе связывается скорее с первой категорией (духовенство), чем со второй (знать, сеньориальная или нет). Деревенская верхняя Арьеж ополчается прежде всего против магнатов Церкви, нежели против знати светской. Известно, что духовенство в Окситании, от Альп до Пиренеев, выступает в XIII—XIV веках как сила землевладельческая [43]. Но с этой точки зрения в зону основных столкновений попадает как раз десятина. В конце лета 1308 года каркассонская инквизиция приказывает схватить всех жителей Монтайю, мужчин и женщин старше 12—13 лет. Под облаву попали и пастухи, которые специально спустились со своих горных пастбищ по случаю праздника и окончания летнего перегона. Эта облава, организованная инквизитором, предваряет предпринятое епископами Памье между 1311 и 1323 годами упорядочение сбора десятины скотом в горных местностях, взимавшейся до тех пор вяло [44]. Жак Фурнье, предшественник которого отлучал упрямцев [45], потребует отныне этот весьма тяжкий оброк с тем мягким, но необоримым упорством, с каким в то же время пустится преследовать еретиков. Соглашение 1311 года, подтвержденное и дополненное в 1323 году, предусматривало для всех общин «Сабартесского архипресвитерства», включая Монтайю, Акс, Тараскон и Фуа, взимание десятины деньгами и натурой с приплода скота; плюс обложение урожая зерновых из расчета восьмой части. Столь непомерное обложение [46]заставляло вопить, ибо церковники в начале XIV века подступают с этим требованием всерьез. Все завершится, не без ропота, тем, что еще в XVIII веке чрезмерный и, тем не менее, вошедший в обычай характер десятинного обложения в Пиренеях будет поражать наблюдателей [47]. Сабартесская «десятина» из расчета одной восьмой урожая зерна приобретает вид, подобный «шампару» {69}. Вот почему она должна была вызвать отпор.

Она и вызвала отпор даже в земле Айон, включающей объект нашего исследования. Ткач Прад Тавернье, коренной житель Айонского Прада, во время долгого горного перехода в компании Гийома Эсконье (из Арка) как часть своих убеждений изливает возмущение десятиной, смешанное с другими еретическими положениями. Попы и церковники, — восклицает он, — по злобе своей вымогают и отнимают у народа первинки и десятины с прибытка, к коему они не приложили ни малейшего усилия (II, 16). Прад Тавернье сует десятину в тот же мешок гнусностей, что и крещение, евхаристию, мессу, брачный обряд и воздержание по пятницам. В самом Монтайю братья Клерг, байль и кюре, берут на себя сбор десятинного обложения для вышестоящих инстанций и для собственного блага.

Как и позднее, во время Реформации, около 1560 года, десятинная ересь в 1320 году в Сабартесе иногда довольно слабо отличается от ереси религиозной. В силу какой-то необоримой логики усиление пресса десятины совершалось Церковью в том же ритме, что и вразумление духовное. Далекий король страны «ойль» все-таки пытался в 1313—1314 годах умерить в этой части аппетиты духовенства земли Фуа: раздражая население, оно могло поставить под угрозу общественный порядок и французское присутствие или тех, кто его представлял [48]. Но выговоры, делавшиеся из Парижа, были едва слышны. Они не были слишком действенны против алчности местной церкви, подогреваемой конъюнктурой. Горская безнаказанность при неуплате десятины, даже частичная и относительная, не могла сохраняться вечно: демографический, животноводческий и денежный рост, отмечавшийся в верхней Арьежи, как и в других местах, в рамках долгой фазы средневекового роста {70}, создавал возможность обложения, на которую немедленно нацеливается региональное духовенство, усиливая антикатарский натиск. Наступление духовенства Южной Окситании стало составной частью общей политики церкви в отношении десятины в Средние века и в Новое время. Задолго до появления психоанализа и модных ресторанов церковь осознала, что ее престиж будет тем очевиднее, чем дороже она заставит платить в форме десятинного обложения за услуги, оказываемые ею верующим.

Но многие в Айоне и в других местах воспринимали это иначе. В Монтайю, Вариле, Далу насмешек над богатством, присваиваемым клириками, всегда хватало, чтобы повеселить собравшихся на посиделки... Если говорить об антиклерикальных претензиях материального порядка, то десятина была излюбленной мишенью привлеченных к суду горцев, что со всей очевидностью доказывают материалы дознания Жака Фурнье: из 89 досье, собранных епископом и касающихся всевозможных форм аллергии к католической ортодоксии и власти, по крайней мере шесть предъявляют в качестве главного или второстепенного обвинения отказ от десятины; на эту тему обвиняемые изъясняются в выражениях весьма энергичных, в частности по поводу карнеляжной десятины, взимаемой с овечьих стад: она вызывала недовольство овцеводов и пастухов.

Выражения оказываются особенно крепкими, когда речь идет о нищенствующих монахах в городах: несмотря на теоретически исповедуемую ими этику бедности, монахи выступали сообщниками епископа и его политики усиления десятины. Они запрещали доступ в храмы тем крестьянам, которые были отлучены от церкви за отказ от уплаты десятины (II, 317, 321).

Показателен, с этой точки зрения, случай Гийома Остаца, байля Орнолака в Сабартесе, авторитетного представителя деревенской элиты, зараженной катарством (см. любопытные теории, высказанные им относительно демографии душ умерших [I, 191]...). Этот байль антиклерикал. В Орнолаке, — заявляет он, — у меня только два врага: кюре и викарий, других я не знаю (I, 200). Решительно восставая перед односельчанами против сожжения сектанта-вальденса, он заявляет: Вместо этого еретика следовало бы сжечь самого епископа Памье. За то, что епископ требует с нас карнеляжную десятину и заставляет нести большие расходы на свое добро... Конечно, требуемая епископом десятина соответствует закону, но жители Сабартеса вправе сопротивляться, поскольку она противна местным обычаям (I, 209). Диатриба {71}байля Остаца показательна: натиску клерикальной власти как воплощения империализма внешних и преобладающих общественных сил, центром которых выступает в данном случае Памье, противостоит отчаянное стремление горцев к автономии, враждебное противным обычаю поборам. Овцеводы и пастухи образуют особый мир, который не позволяет вертеть собой как угодно. В более общем плане их сопротивление является частью длительной антиклерикальной и антидесятинной традиции пиренейского, средиземноморского и севеннского Лангедока. В бесконечной истории окситанских ересей XIII—XVII веков конфликт по поводу десятины является глубинным, возвращающимся; он красной линией проходит через все крестьянские выступления; от катарства до кальвинизма {72}устанавливает он общий знаменатель, более очевидный, чем догматическая преемственность, которая зачастую отсутствует, которая на деле сильна лишь в некоторых впечатляющих, но единичных случаях.