Анатолий Адамишин - Белое солнце Анголы

«Нехороший» Шеварднадзе все переводил разговор на деловые темы, Рейган же уходил от этого, и лишь когда стало невозможно уклоняться от настойчивых заходов, Шульц, крякнув, сказал: «Г-н Президент, в соответствии с Вашими указаниями мы заявили русским…» — и дальше уже сам вел беседу. Рейгана это не смущало. Он временами удачно вставлял слово.

Отмечу, что приглашение на этот завтрак я получил в последний момент. На это время у меня была намечена игра в теннис, фанатом которого я был тогда неуемным. Видимо, я выдал себя работнику Госдепа, передававшему мне приглашение, показал внутреннюю борьбу — куда пойти. И это имело неожиданное практическое последствие, когда Шеварднадзе послал меня на Кубу, а потом в Анголу информировать по давней нашей привычке друзей (все-таки какие-то новые возможности для урегулирования появились). Куба — вот она, рядышком, но, извините, блокада (до сих пор действует!). Пожалуйте через Мексику. А в Мехико-сити самолеты летают из Балтиморы, что для американцев совершенно безразлично, потому что и балтиморский, и вашингтонский, имени Даллеса, аэропорты находятся примерно на одном расстоянии от столицы. Но не для меня, поскольку все еще действуют ограничения на передвижение советских граждан. Надо идти за разрешением в Госдеп, по нашему в МИД. Встречаюсь с давешним протоколыциком: «Можно через Балтимору?» «Нельзя, — отвечает он, — но человеку, который колебался, сыграть ли ему в теннис или идти на завтрак к Президенту Соединенных Штатов, отказать не могу».

Так, кружным путем через Мексику, страну совершенно восхитительную, попал я на Кубу. 28 марта 1988 года произошла одна из самых интересных за мою дипломатическую жизнь встреча — с Фиделем.

Начал он меня слушать (о советско-американских переговорах в Вашингтоне) довольно рассеянно. Причина оказалась простой: только что проснулся, не отошел от сиесты, временами позевывал. В зеленом костюме и в каскетке, которую так и не снял, хотя потел под ней. Зашли мы к нему где-то без двадцати четыре пополудни. Записывал, однако, постоянно то, что я ему наизусть декламировал, демонстративно не доставая из имеющейся у меня папки ни одной бумажки. Видит Бог, они там были в немалом количестве.

Вопросы задавал вяло, но квалифицированно. Сразу по окончании моей информации заговорил об Анголе сам, и этот практически его монолог продолжался четыре часа. А. С. Капто, посол СССР в Гаване, знавший Ф. Кастро лучше, сказал мне потом: столь длительная беседа — показатель того, что кубинскому лидеру разговор с советским представителем интересен и в практическом, и в интеллектуальном плане.

При всем моем пиетете к Ф. Кастро благоговейного страха я не испытывал. Мне не нужно было оправдывать ту политику, которую мы проводили в Африке, я был уверен в ее правильности. Так что удалось сосредоточиться на более важном — лучше понять кубинский образ мышления и действий, как он излагался из первых уст.

Редкий случай: разговор с Фиделем я записал, хотя и отрывочно, для себя лично, пока летел из Гаваны в Луанду по проторенному маршруту через остров Сал, что в Атлантическом океане. Говорил он поразительно живописно и при этом жестикулировал, вскакивал и ходил кругами (я в первый раз тоже пытался привстать, он сказал «сидите»), чертил схемы на бумаге и на карте. В конце я эту карту у него выпросил, а он на ней по собственной инициативе расписался.

Вот часть этих заметок, фактически без последующей правки: Ангола, а вернее, схватка с апартеидом — это сейчас дело его жизни. На этом он хочет войти в историю: кубинцы побили расистов. Знает ангольские дела действительно досконально, увлечен крайне, сам руководит даже сравнительно небольшими военными операциями, хуля при случае тех наших и своих «деятелей», которые оторваны от реальной жизни. Чувствуется, отдает всему этому главные силы и внимание. С теми последствиями для собственно кубинских дел, особенно экономики, которые известны.

После долгих часов беседы с нами — в конце он извинился, что не предложил чаю или кофе, сославшись на то, что время пролетело очень быстро — они с Рискетом [46] Хорхе Рискет Вальдес, не помню его официального титула, — пожалуй, главный тогда советник Кастро по ангольским делам. Мы не раз встречались с ним и, как мне кажется, нашли общий язык. Во время одного из его приездов в Москву я, желая познакомить с знамениями нового времени, повел его в первое кооперативное кафе, на Кропоткинской, 36. Рискету очень понравилось, тогда там кормили вкусно. В Гаване его предпочтения были более традиционные — ресторанчик «Боттегита дель Медно», куда ходил еще Хемингуэй. отправились еще на оперативное совещание по ангольским же делам, которое, по разговорам, длится долго и происходит каждый день, а то и дважды в сутки.

В одном месте:

Он: Военные ЮАР обманывают президента Боту.

Я: А ваши всю правду говорят?

Фидель кинулся за шифровками, оперативными донесениями с надписями «muy segreto», весьма подробно зачитывал, плюс бегая к телефону, дал прочесть только что полученную шифровку о беседе кубинского посла в Аддис-Абебе с Менгисту и т. д.

Впечатление, конечно, производит: здоровый, черные магнетические глаза, вернее, коричневые, как кофе, логичная, убеждающая речь с частыми апелляциями к здравому смыслу.

Делал рот буквой «О», оставляя его пару секунд в таком положении, как итальянцы или А. Громыко.

Что в минусе? Чрезмерная уверенность в себе — юаровцы паникуют, не посмеют, блефуют и т. д.

Как мог, пытался я его подкорректировать: не оголяется ли север Анголы и центр, не выберет ли противник сам место для ответного удара и прочее.

Он: рассчитываем каждый шаг, все предусматриваем, заготовили варианты.

Особо гордится спасением ситуации в Куито Куанавале, ставшем символом анголо-кубинского мужества. «У нас там неприступная оборона, ЮАР обломает себе зубы. Какие дураки, атаковали нас еще 23 марта, когда мы с семнадцатого уже идем на юг, заходя им в тыл».

Конец, как принято говорить, цитаты, то есть моих заметок.

В итоге тактика «Команданте» оказалась верной. Четыре тысячи юаровцев [47] Они состояли из белых и черных призывников, включая намибийские так называемые «территориальные силы Юго-Западной Африки». Сейчас, задним числом, военные ЮАР пишут, что они смогли бы взять Куито Куанавале, но для этого пришлось бы положить до 300 белых солдат. Такая цена была неприемлема. К этому прибавилось бы до 2000 потерь среди намибийских территориальных сил. Возможные потерн УНИТА точно не подсчитывались, они, видимо, в счет не шли. и восемь тысяч унитовцев оказались скованными под Куито Куанавале. Шла, скорее, траншейная война, обмен артиллерийскими и ракетными ударами. На пару довольно робких попыток штурма города юаровцы все же решились. Отбив их, кубинцы и ангольская армия, явно улучшившая свои боевые характеристики, перешли в наступление. ЮАР оказалась под угрозой обхода с фланга. Не удались и отвлекающие наскоки УНИТА в других частях Анголы. Уже в начале декабря 1987 года было объявлено о «самостоятельном отходе» частей ЮАР, как якобы выполнивших оперативные функции. Кубинцы своими осторожными действиями не мешали этому. Юаровцы, сняв осаду, оставались вблизи Куито Куанавале до августа 1988 года, когда начали осуществлять полный уход из Анголы на основе к тому времени достигнутых договоренностей. Так что лицо они вроде соблюли, но в воздухе для них запахло грозой. Где-то в конце 1987 года, а крупными силами, до 15 000 человек, в марте следующего года кубинцы решительно двинулись на юг. Их свежие подкрепления были переоснащены нашим оружием, в том числе несколькими десятками МИГ-23 и СУ-22. К тому же кубинцы подтянули южнее базы своей авиации. Была налажена ПВО, также на основе советской военной техники. В итоге впервые за все годы юаровские «Миражи» утратили превосходство в воздухе, что всегда было козырной картой южноафриканцев. Кубинцы вскоре вышли на оперативный простор и к концу мая 1988 года заняли позиции на линии весьма близкой к анголо-намибийской границе. Никто из их противников не знал, где они остановятся.