Наталья Сивкина - Последний конфликт в независимой Греции: Союзническая война 220–217 гг. до н. э.

Таким образом, можно с большой долей вероятности говорить, что участники Эллинского союза были готовы к миру. Но утверждение, что Филипп стремился закончить войну, чтобы осуществлять западную программу завоеваний [485], по нашему мнению, не имеет под собой весомых оснований. Исследователи, говоря об этом, следуют за Полибием. Однако, как неоднократно отмечалось, его сведения нельзя назвать вполне достоверными, когда речь заходит об этолийцах или македонянах. Таким образом, утверждение о наличии у македонского правителя планов завоеваний на Западе можно поставить под сомнение. Филипп не мог серьезно планировать вторжение в Италию, располагая единственной гаванью в собственном царстве.

Ахейский историк говорит, что весть о победе Ганнибала при Тразимене Филипп получил в Аргосе и под давлением Деметрия Фарского склонился к мысли о мире в Греции, о покорении Иллирии и о переправе в Италию (Polyb., V, 101, 6–102, 1). Но в другом пассаже Полибий упоминает (Polyb., V, 100, 9–10), что еще во время осады Фтиотидских Фив к Филиппу прибыли послы Родоса, Хиоса, Византия и даже от царя Птолемея с предложением вновь стать посредниками между ним и этолийцами [486]. И тогда же царь согласился и отправил их в Этолию. Таким образом, переговоры о мире начались еще до получения известия о битве при Тразименском озере.

Следующий этап переговоров связан с отправкой в Этолию в качестве посла Клеоника. Причем Полибий подчеркнул, что царь «не стал дожидаться послов для ведения мирных переговоров в общем собрании» (Polyb., V, 102, 4). Под «собранием», видимо, понимался совет союзников — синедрион лиги. А послы, которых царь не стал ждать, — это посольство Этолийской федерации. Но тогда резонно возникает вопрос: почему царь считал, что это посольство вообще прибудет? Ответ может быть лишь один: посредники уже вели переговоры и продвинулись весьма далеко на этом поприще. Сначала они должны были заключить перемирие, видимо, как в прошлом году (Polyb., V, 28, 1–3), а затем организовать встречу посольства Этолии с представителями лиги, то есть с советом. Временной фактор в данном случае не стоит игнорировать. Если посольство отправилось в Этолию в то время, когда Филипп осаждал Фивы [487], то к моменту получения царем сведений о Тразименском сражении [488]переговоры длились уже более месяца. Таким образом, их нельзя ставить в прямую зависимость от известия о Ганнибаловой победе.

В таком случае необъяснимым пока остается привлечение Клеоника к переговорам. Вероятно, Полибий соединил два несвязанных друг с другом события в одно целое. Факт поездки Клеоника следует объяснять не переменой планов царя и появлением новой цели на Западе, а повторением прошлогоднего сценария ведения переговоров. Видимо, события развивались медленно, складывалось впечатление, что этолийцы не чувствуют себя побежденной стороной и не торопятся заключать мир на невыгодных для себя условиях. Именно этим обстоятельством вызваны дальнейшие шаги Филиппа, такие, как угроза нападения на Элиду и отправка Клеоника в качестве посла. Македонский царь не собирался попадать в смешную ситуацию, откладывая боевые действия и второй раз предоставляя врагам передышку и возможность собраться с силами.

Более того, Н. Хэммонд полагает, что у Филиппа первоначально был иной план — гораздо более глобальный, чем нападение на Элиду. Реализовать этот замысел, по нашему мнению, было не поздно в случае повторного срыва переговоров. Сущность нового предприятия сводилась к следующему. Отправив корабли в Коринфский залив перед своей поездкой на Немейские игры, Филипп собирался высадиться на этолийскую территорию всей армией, соединиться с войсками, стоящими в Южной Фокиде, и окружить Дельфы [489]. Предположение не лишено оснований, если принять во внимание желание царя прославиться громкими победами и поддерживать свой имидж освободителя. Следует вспомнить свидетельство Полибия, который утверждал (IV, 25, 8), что при объявлении войны этолийцам в 220 г. в Коринфе одно из условий гласило: оказать помощь амфиктионам в восстановлении своих законов и в возвращении под их власть святилища. X. Хабихт даже полагает, что это было основной целью Эллинской лиги при провозглашении войны [490], реализовать которую было возможно путем отторжения аннексированных земель тех государств, кто издавна владел в Амфиктионии голосами, но вынужден был уступить их этолийцам. В случае удачи, отбирая у этолийцев контроль в Дельфийской Амфиктионии и получая в ней голоса, македонский царь смог бы влиять на внутренние греческие дела без применения военной силы, как в прежние времена поступал другой македонский царь — Филипп II. При такой расстановке сил позиции этолийцев на международной арене были бы значительно ослаблены.

Учитывая все вышесказанное, вероятно, не следует говорить о спешном намерении Филиппа завершить войну. Новая победа могла принести гораздо более существенные выгоды, чем подписание мира. Поэтому, пока Клеоник совершал свои поездки из одной ставки в другую, Филипп, видимо, не бросал начатых приготовлений. Свидетельство этому — заявление Полибия об угрозе Элиде (V, 102, 6). Филипп продолжал сосредотачивать войска, готовя их к переброске и оставил эти планы, взвесив все «за» и «против», только после приезда этолийского посольства.

Также вряд ли можно утверждать, что в 217 г. у македонского царя зародились планы западного вторжения [491]. В ходе Союзнической войны они не могли оформиться, для этого еще не сложились условия. Поворот в македонской политике произошел позднее, чем принято считать в современной историографии. Сложившийся в литературе взгляд на изменение внешней политики Филиппа во многом, по нашему мнению, связан с концепцией Полибия о «сцеплении» (συμπλοκή) событий [492]. Согласно его теории, события Ганнибаловой войны в Италии «сцепились» с событиями Союзнической войны в Греции. Естественно, историк должен был представить читателю ключевое «звено сцепления»; таким «звеном» стало известие о победе Ганнибала при Тразимене.

Кроме того, несмотря на высказывания Полибия (V, 101, 8–10), влияние Деметрия Фарского не могло иметь решающего значения для царя в это время. Конечно, Филипп должен был выслушать его советы, поскольку тот лучше знал обстановку в Адриатике. Но следует помнить, что окончательное решение оставалось за царем и — как глава государства — он руководствовался многими соображениями, а не одним «внушением» Деметрия. Кроме того, не вызывает сомнения факт, что именно Полибий превратил Деметрия в «злого гения» Филиппа в противоположность мудрому советнику Арату. Не следует забывать того весьма существенного обстоятельства, что к моменту написания «Всеобщей истории» у Полибия уже четко сложилось представление об иллирийце, как о человеке безрассудном, чья карьера в Греции была тому подтверждением [493]. Однако за назидательными фактами из биографии иллирийского авантюриста совершенно скрыта истинная политика македонского царя.