Маргарет Римшнейдер - От Олимпии до Ниневии во времена Гомера

Гомера, однако, больше интересуют сложные ситуации, а не стереотипный героизм. То, что Перифет у Гомера столь неожиданно оказывается микенцем, свидетельствует о том, что подобные неудачи поэт приписывает древней эпохе и ее странному вооружению. Он как бы подчеркивает дистанцию между древней эпохой и его временем и вместе с тем вводит в заблуждение многих исследователей его творчества.

Конечно, ответственность за различные несуразности Гомер не всегда может переложить на странные обычаи древнего времени. В большинстве из них повинен он сам.

Например, совершенно необъяснимо, как могут герои сражаться с раннего утра до захода солнца, имея всего одно-два метательных копья. Мечом они, как и ассирийцы, в битве не пользуются. Получается, что, метнув в первые минуты свои два копья, они вынуждены будут уйти с поля боя. Метательное оружие имеет смысл только тогда, когда его достаточно, как, например, камней для пращи или стрел для лука. Оно применимо также, когда битва продолжается недолго. Но герои Гомера соскакивают с колесниц и сражаются целый день. Гомер и сам замечает эту неувязку и при случае заменяет короткие дротики длинными копьями, которыми бьются, не выпуская их из рук. Он называет этот бой рукопашным. Подобных воинов, хорошо защищенных панцирем и круглым щитом, Гомер мог видеть в современной ему ассирийской армии. Это типичный солдат охраны, вооруженный скорее для защиты, чем для наступления. При очень большом щите панцирь становится ненужным. Если же щит невелик и легок, то воина защищает панцирь, а голову его — шлем с султаном. Меч, который носят на ремне через плечо, гомеровские герои пускают в ход, как мы уже указывали, лишь в случаях крайней необходимости; ассирийцы же пользуются мечом для того, чтобы прикончить упавшего врага или, еще чаще, для того, чтобы отсечь у него голову или руку.

На Переднем Востоке был широко распространен чешуйчатый панцирь (кольчуга), состоявший из роговых или металлических пластин с отверстиями, через которые продевались соединявшие их шнуры. Остатки чешуйчатых панцирей, датируемых II тысячелетием до н. э., сохранились в большом количестве. Благодаря подвижным пластинам воин сохранял известную гибкость и маневренность. Этот панцирь, первоначально очень длинный, с рукавами и воротом, уже в VIII в. до н. э. доходил только до талии. Воины, стоявшие в передних рядах, носили старомодные, доходящие до щиколоток кольчуги, а под шлемом — что-то вроде капюшона, закрывавшего подбородок и в виде воротника спускавшегося на плечи. Короткий эластичный панцирь надевался как рубашка. Поэтому Гомер называет его то «бронзовым хитоном», то просто «хитоном», а один раз более точно — «плетеным хитоном». Вполне возможно, что пластины сверкали на солнце, а может быть, и позвякивали, соприкасаясь друг с другом.

Описывая чешуйчатые панцири и круглые щиты, Гомер воспроизводит реальные детали вооружения VII в. до н. э., но, изображая роскошный панцирь Агамемнона, снова дает волю фантазии. Каждый ряд пластинок в этом панцире, по его словам, был выполнен из другого металла, поэтому весь он делился на разноцветные полосы. Нечто подобное могло быть на самом деле, но только при изготовлении первых кольчуг. Не исключено, что полководец для представительства мог надеть на себя и музейный экспонат, но и на нем ни в коем случае не мог быть изображен дракон.

Щит полководца также должен был поражать своим великолепием, и тут уж Гомер с самого начала не пожалел красок, а в дальнейшем вносил в свое описание все, что только мог узнать. Нам известно большое количество разнообразно оформленных щитов VIII в. до н. э. из Урарту и с острова Крит, так что, приложив некоторые усилия и рассмотрев по частям эту удивительную часть вооружения, мы можем получить о ней довольно полное представление. Саргон в своей надписи рассказывает об урартских щитах из Мусасира. Подобные щиты мы видим и на различных рисунках. По краям щитов шли изображения колец, а посередине выгравирована львиная голова. Писцы ассирийского царя презрительно называют этого льва собакой, а у Гомера он превратился в Медузу Горгону [30] Медуза Горгона — в греческой мифологии имя одной из трех сестер — чудовищ с медным туловищем и золотыми крыльями, взгляд которой обращал в камень все живое. Из них одна Горгона была смертной. — Прим. ред. . На некоторых щитах центр, которому Гомер уделяет так много внимания, либо был гладким, либо его украшал простой орнамент, а по краям размещались различные изображения. На урартских щитах мы видим бегущих львов и быков, разделяемых рядами орнамента, в результате чего образовалось двенадцать полос. Украшения критских щитов значительно грубее: наряду с военными сценами здесь встречаются изображения различных фантастических существ. Гомер, испытывавший к ним неприязнь, называет только двух — Деймоса («Страх») и Фобоса («Ужас»). На финикийских щитах помимо этих двух фигур мы также видим изображения битв и чудовищ.

Панцирь Агамемнона — это подарок царя Кипра, финикийца Кинира. Кинир приехал на Кипр из Финикии: это подтверждает имя его отца — Сандака, которое тот получил в честь киликийского бога Сантаса. Таким образом, мы имеем довольно правдоподобное объяснение удивительного происхождения панциря. Гомер считал его очень древним, полученным в качестве дара за гостеприимство и привезенным из Восточного Средиземноморья.

Особенно сложен вопрос о поножах. На вазах позднемикенского периода изображены воины в круглых кожаных панцирях и поножах из кожи или металла. Найдены отдельные экземпляры поножей, относящихся к этому времени. Потом поножи перестали носить, но в гомеровское время они появляются вновь. У ассирийцев поножей не было; они носили короткий чешуйчатый панцирь, прочные чулки чуть выше колен на подвязках и высокие сапоги на шнуровке. Колесничим поножи не были нужны, так как их ноги защищал кузов колесницы, но всадникам они были необходимы. Металлические поножи могли ранить лошадь, поэтому чулки ассирийцев оказались таким же удачным выходом из положения, как и штаны кочевых народов. Только гоплиты могли пользоваться металлическими поножами. В вопросе о поножах Гомер так же ультрасовременен, как и в отношении спартанской фаланги. Однако не исключено, что он принимал (и не без оснований) за поножи кожаные гамаши, изображенные на имевшихся в его распоряжении обломках микенских ваз.

Султаны на шлемах сперва появились у хеттов в Малой Азии. Их изготовляли из конской гривы и хвостов отнюдь не для устрашения врагов, а для «отвращения злых сил». Как это ни странно, мы чаще всего встречаем султаны на головах у лошадей, которые имели собственные гривы и хвосты. У ассирийцев султаны тоже надевали на лошадей. Ассирийцы долго сопротивлялись украшению шлема волосами животных, считая это опасным, но в течение VII в. до н. э. султаны распространяются и у них. Греческого типа султаны мы находим в Каратепе (то есть в Киликии). Очень вероятно, что греки впервые увидели их именно здесь. Пышный султан придавал по-женски тщеславным воинам представительный и импозантный вид.