Пол Картледж - Спартанцы: Герои, изменившие ход истории. Фермопилы: Битва, изменившая ход истории

Кроме того, когда Ксенофонт описывает спартанцев как «мастеров войны», он особо упоминает проявление их религиозного рвения в военных условиях, как, например, жертвоприношения животных при пересечении пограничной реки или даже на поле боя перед самым началом сражения. Спартанцы особо внимательно относились к предсказаниям по поводу военных действий. Если знаки (внутренностей жертвенных животных) были «неправильными», то даже при условии настоятельной военной необходимости военные действия могли быть отложены, прекращены или вовсе отменены. Ксенофонт описывает одного спартанского командира, который прибегал к прорицаниям не менее четырех раз, прежде чем знаки не стали «правильными».

Помимо этой исключительной набожности или религиозности, спартанские религиозные обряды отличались от того, что считалось в других районах Греции общепринятой практикой, двумя ключевыми аспектами. Спартанские женщины, как и женщины повсюду в Греции, играли ведущую роль в спартанских общественных и частных, религиозных и квазирелигиозных проявлениях. Однако, очевидно, в самом городе не существовало праздников исключительно спартанских гражданок, в том числе это касается даже Фесмофорий в честь Деметры, богини, обеспечивающей плодородие матери-земли. Хотя на спартанской территории в честь Деметры был построен храм Элевсинион, он был расположен не непосредственно в самой Спарте и не в Амиклах, но на довольно значительном расстоянии к югу. Ближайшим местным эквивалентом Фесмофорий, по-видимому, была Тифенидия, праздник, посвященный вскармливанию и выращиванию младенцев, но это был праздник не только спартанских женщин.

Возможное пренебрежение почитанием Деметры в Спарте объясняется тем, что урожай и разведение животных находились не в руках спартанцев, а илотов. Сходное объяснение может быть предложено для второго заметного отличия в спартанских религиозных обрядах — любопытного отсутствия почитания Диониса в Спарте — важного элемента проявления религиозности повсеместно в Греции, как для мужчин, так и для женщин. Опять же, возможно, это как-то связано с тем фактом, что виноград выращивали илоты.

Однако, как мы видели, спартанские девушки на пороге замужества пели и плясали, участвуя в соревнованиях хоров, а взрослые замужние женщины исполняли песни вокруг жертвенника, высмеивая упорствующих спартанских холостяков, побуждая их исполнить закон и взять невесту. Женщины, по-видимому, занимали также особенно важное место в ежегодном празднике Гиакинтия в честь Аполлона и Гиакинта. Ксенофонт в своей биографии царя Агесилая II говорит, что Агесилай придавал большое значение участию своих дочерей в празднике, который отмечался в Амиклах несколькими километрами южнее Спарты, и чтобы нивелировать социальную разницу между своей семьей и остальными гражданами, отправлял их в обычной повозке, которыми пользовались дочери простых граждан. Такой поступок на главном религиозном празднике представлял собой неявное послание.

Однако за пределами Спарты спартанские женщины были особенно знамениты не своей набожностью. Помимо их постыдной или, скорее, бесстыдной сексуальности, внимание чужеземцев более всего привлекал тот факт, что они не исполняли абсолютно стандартную роль греческих женщин, они не оплакивали покойников в семье и не причитали над ними. В 371 г. в обстоятельствах, которые мы опишем в следующей главе, Спарта, в конце концов, потерпела поражение в решающей битве, это было катастрофическое поражение при Левктрах в Беотии. Вот как Ксенофонт, который мог присутствовать там, описывает реакцию на возвращение спартанцев домой:

Это был последний день празднества Гимнопедии, когда в Спарту прибыл посланец, чтобы сообщить о происшедшей катастрофе. В это время мужской хор находился в театре. Когда эфоры услышали, что случилось, они глубоко опечалились, и это было естественно. Однако вместо того, чтобы закрыть праздник, они позволили хору закончить. Когда они сообщили имена погибших родственникам, то распорядились, чтобы женщины несли свое горе молча и сдержали плач. На следующий день можно было увидеть тех женщин, чьи родственники были убиты, расхаживающих взад и вперед, они выглядели бодро и весело, в то время как те, чьи родственники, по сообщениям, были еще живы, не показывались на глаза, а те же немногие, кто поправился после болезни, выглядели мрачно и глубоко переживали.

Другими словами, они не рыдали, не причитали и не били себя в грудь, стеная, они не посыпали голову пеплом, не соблюдали траур, укрывшись в самых дальних уголках дома. Напротив, все должно было идти своим чередом. Именно таким образом должны были вести себя спартанские женщины, и, предположительно, без всяких советов именно так они себя вели и раньше в течение многих лет, а возможно, и столетий.

Несовместимость или противоречие между поведением спартанской женщины, описанным Ксенофонтом, и негативной картиной их неподобающего поведения, нарисованной Аристотелем, не нуждается в детальном рассмотрении, но искушает последовать за романистом Стивеном Прессфилдом, применяя ход мысли Ксенофонта к ситуации периода Фермопил 480 г. По замечанию Прессфилда, полностью оригинальному и, к сожалению, никем не поддержанному, одним из основных соображений, которым руководствовался Леонид при отборе 300 человек охраны, был известный характер их жен. Можно было рассчитывать, что жены этих избранных мужчин мужественно перенесут неизбежную смерть своих мужей, будут смеяться, танцевать и исполнять об этом радостные песни.

Позвольте завершить эту главу характерным примером одной спартанской матери, названной по имени. Среди так называемых Апофтегм , приписываемых спартанским женщинам в сборнике, дошедшем до нас под этим названием в работах Плутарха, первое высказывание принадлежит Аргилениде («Яркой, как лев»), матери Брасида. В нем также прослеживается важность исполнения спартанской женщиной долга в отношении общественных норм, хотя и несколько иным образом:

Аргиленида, мать Брасида, когда ее сын погиб и некоторые из граждан Амфиполя явились к ней в Спарту, она, прежде всего, спросила их, умер ли ее сын так, как подобает спартанцу. Когда же они превознесли его до небес и сказали ей, что он был лучшим среди спартанцев, совершивших такие подвиги, она возразила: «Друзья, это правда, что мой сын был прекрасным и достойным мужем, но в Спарте много есть и лучше».

Настоящая сила этого приписываемого ей замечания происходит оттого, что, в отличие от самоотречения этой матери, жители Амфиполя буквально поклонялись Брасиду после его смерти как герою, как кому-то более значительному, чем просто смертный человек.