Пол Картледж - Спартанцы: Герои, изменившие ход истории. Фермопилы: Битва, изменившая ход истории

В любопытной книге Дэвида Брука Бобо в раю: новый высший класс и как они туда попадают (2000) автор высказывается о 50-х гг. XX в. «Это было последнее великое время социально терпимого пьянства. Это было время, когда охота на лис и поло еще не ушли в прошлое». К сожалению, как я понимаю, в моей стране это время еще далеко не ушло в прошлое. В Шотландии запрещенная законом охота на лис с собаками все еще жива, как и, несмотря на угрозу суда, в ряде наших английских графств, где она строго ограничена или полностью запрещена в значительной степени по этическим соображениям. Если бы Зигфрид Сэсун, бывший студент моего собственного Кембриджского колледжа Клер прожил еще тридцать лет, он, конечно, был бы рад отметить цены на новейшее переиздание его слегка беллетризованных « Воспоминаний охотника на лис » (впервые опубликованных в 1928 г.). С другой стороны, я также уверен, что в недавнем замечательном напоминании об охоте на мифического калидонского вепря « В шкуре вепря » (2000) классически образованный романист Лоуренс Норфолк, по крайней мере отчасти, не упускает из виду нынешний политический срез наиболее благородных современных форм охоты, о которых напомнили Воспоминания Сэсуна.

В 1998 г. в атмосфере жестких общественных политических дебатов появился тоненький томик Роджера Скрутона « Об охоте », состоящий из 161 небольшой страницы. Этот отклик на пространные сочинения Ксенофонта (IV в. до н. э.) и Арриана (II в. н. э.) под тем же названием, недавно изданные ученым Малькольмом Уилкоком в одном полезном томе, был неслучайным. Первое предложение в предисловии Скрутона звучит так:

Охота с собаками — это ремесло, которое требует одновременно выносливости и ловкости. Это было четко установлено уже в древности, и сочинение Ксенофонта на эту тему показывает нам, насколько похожа была техника, используемая охотниками в Древней Греции, на ту, что применяется в наши дни. Так же похоже отношение к собакам, любителям охоты и сельской местности, тем не менее непохожа была добыча…

Можно понять, почему Скрутон захотел вернуться назад к грекам, чтобы привлечь их культурный авторитет тогда, когда его любимый спорт и времяпрепровождение находились под угрозой государственного судебного разбирательства. И я в некотором смысле из-за возвращения в мир Древней Греции разделяю его ностальгию. Один из моих самых любимых отрывков в греческой литературе находится в 17-й книге « Одиссеи », где Одиссей в своей изодранной, нищенской одежде возвращается во дворец на Итаке после двадцатилетнего отсутствия и находит старую собаку, Аргуса, лежащего среди кучи навоза, шелудивого, покрытого клещами, заброшенного. Хозяин и собака узнали друг друга, несмотря на изменившуюся внешность, но усилия для старой собаки оказались слишком значительными, и, как удачно сказал Уолтер Шоуринг в своем прозаическом переводе: «Рок темной смерти опустился вдруг на него, когда на двадцатый год он вновь увидел Одиссея». Как отличалось положение Аргуса (во многих отношениях) двадцать лет назад! Тогда, как рассказал раб — свинопас Евмей, «никакая дичь ни в каком уголке густого леса укрыться от него не могла. Как уверенно выслеживал он добычу!» — добычу, которая состояла из диких коз, оленей и зайцев.

Однако только ли добыча, как отмечает Скрутон, отличает современную британскую охоту от древнегреческой? И даже если совпадают, по крайней мере, некоторые используемые технические приемы, действительно ли «похоже» отношение к охоте древних греков и современных британцев? В самом деле, возможно ли или полезно говорить столь обще и мягко об отношении «древних греков» к охоте? В остальной части приложения я последовательно, со специальными ссылками на практику древних спартанцев рассмотрю три этих аспекта: добычу, социальные установки и особенности охотничьих групп.

Не требуется особо живого воображения, чтобы ощутить огромную разницу между «охотой», которая сейчас происходит с помощью ружей — в Северной Америке на оленей (как в кинофильме « Охотник на оленей ») или в средиземноморских странах на небольших мигрирующих птиц — и той охотой, о которой только и говорит Скрутон, т. е. охоты на лис с собаками и верхом на лошади. Подобным же образом, несмотря на заявление Скрутона о сходстве техники, охота на лис верхом на лошади в действительности очень сильно отличается от всех форм древнегреческой охоты, которая происходила пешком при непосредственном столкновении с добычей.

По правде говоря, в том, что касается техники и добычи, самая близкая прямая параллель между античной и современной охотой — это древняя охота на зайцев и то, что современные охотники называют « beagling » («вынюхиванием») по названию породы гончих собак бигль. Но вынюхивание не является гламурным современным «спортом» или времяпрепровождением, и трудно вообразить, что Скрутон столь же лирично защищал бы его, как он отстаивал, а скорее безапелляционно пропагандировал охоту на лис. Кроме того, по крайней мере, одна цель охоты на зайцев в большей части Древней Греции совершенно несравнима с нашими современными концепциями и практикой, хотя для древнегреческого образа мысли и поведения она была существенной. Потому что заяц был характерной формой подарка возлюбленного, более точно, одним из признаков педерастических взаимоотношений гомоэротизма, который большинство современных правовых систем по моральным причинам объявляют вне закона, рассматривая как жестокое обращение с детьми. Мы вернемся к эротическому аспекту древнегреческой охоты, когда более подробно рассмотрим ее социальные установки. Но, чтобы дополнить нашу тему добычи, разрешите закончить ее обсуждение рассмотрением двух других, просто огромных различий между древнегреческой и современной британской или американской практикой охоты: охотой на кабана и охотой на человека.

Скрутон сам упоминает охоту на дикого кабана, которой Ксенофонт посвятил главу своего сочинения. Но Скрутон не упомянул, несмотря на некоторые любительские попытки социологиологического и социоантропологического исследования современной охоты, что охота древних греков на дикого кабана, в отличие от современной британской охоты на лис, была мужским испытанием в самом буквальном смысле, очень подходящей проверкой andreia (мужества, зрелости), которые требовались от образцового гоплита на поле боя. Охота на кабана была также в символическом смысле обрядом посвящения и формально во всех городах, кроме Спарты, отличительным признаком социальной принадлежности к элите. Скрутон желает — слишком желает — подчеркнуть, что его охоту на лис, как он считает, отличает народный межклассовый характер. Лишь очень немногие греки имели лошадей и экипировку, чтобы охотиться на кабанов верхом, а те, кто имели их, использовали рабов в качестве загонщиков, ловцов, конюхов и других необходимых помощников, и это еще один факт, который Скрутон неискренне или наивно запутывает. Только в Спарте с ее богатыми ресурсами илотов и с ее настойчивым утверждением охоты как формы военной подготовки обычные граждане также должны были принимать участие в этом чрезвычайно опасном «времяпрепровождении». Но вызывает сомнение, что Скрутон хотел бы выделить Спарту в качестве прототипа своего охотничьего общества.