Пол Картледж - Спартанцы: Герои, изменившие ход истории. Фермопилы: Битва, изменившая ход истории

Сооружение надписи в Бехистуне в начале правления Дария было явно пропагандистской акцией, направленной на демонстрацию и иллюстрацию того, что централизованный порядок и контроль восстановлен после весьма распространенных проявлений недовольства и прямого восстания после смерти в 522 году при темных обстоятельствах сына Кира Камбиза. Нет никаких намеков на то, что это недовольство и восстание были спровоцированы религиозной оппозицией. Однако беспорядки, приведшие в конце правления Дария к открытому восстанию в провинциях Вавилон и Египет, на самом деле предполагают, что за «монотеизм» пришлось заплатить некоторую цену в тех регионах, где политический порядок формировался или был продиктован в соответствии с толкованием воли других всемогущих богов. В обеих этих важных провинциях старшее жречество (соответственно Бела-Мардука и Амона) были явно самой активной силой, стоявшей за восстаниями, и именно их в качестве своего первого шага как Великого царя Ксеркс решил наказать, и вероятно, весьма жестоко.

В случае официального взаимодействия персов с греками, яркий образец эпиграфического свидетельства указывает в прямо противоположном направлении. Текст, о котором идет речь, высечен на мраморной глыбе во втором столетии до Р.Х. в греческом городе Магнезии (на реке Меандр в Ионии), вероятно, по инициативе жреческих властей, озабоченных публичной фиксацией сакральности этой земли. Однако есть все основания полагать, что этот документ является аутентичной копией имперского указа Дария, первоначально отданного Гадату, сатрапу Лидии и Ионии, около 500 года до Р.Х.

Царь Царей Дарий, сын Гистаспа, говорит Гадату, своему рабу, следующее: «Я нахожу, что ты не полностью покорен моим приказаниям. Так как ты возделываешь мою землю, пересаживая фруктовые деревья из провинции за Евфратом [Сирии-Палестины] в западные азиатские регионы, я хвалю твои намерения…Но так как мои религиозные предпочтения сведены тобою на нет, я предоставлю тебе доказательства гнева оскорбленного [Царя], если ты не исправишь свои пути. Так как садовников, посвященных Аполлону, заставляли платить тебе дань, а не священную землю они вскапывали по твоему указанию. Тебе не ведомо отношение моих предков к богу, который сообщил персам всю истину и…» [19] Остальная часть утрачена.

Тактичная ссылка Дария на предков должна была звучать как музыка для ушей греков, поскольку, по греческой традиции, дань уважения к их богам «в согласии с делами отцов» ( kata ta patria ) была сущностью их религиозного обычая ( nomos ) и веры. Скорее всего, греки не были столь преданными садовниками, как персидские Великие цари; именно персам мы обязаны термином «парадиз» для рая (из pari «вокруг» и dieza «стена»), что первоначально означало возделываемый парк для охоты. Однако они тоже ценили различие между священным и несвященным, между отгороженной территорией ( temenê ) как специальным местом, отведенным для их богов, и землей, которая не была подобным образом освящена и сакрализована. И они сочли бы терпимость Дария по отношению к чужому, греческому культу полностью совпадающей с их собственной позицией и культурно знакомой.

Однако употребление Дарием выражения «вся истина» в оборванном последнем предложении было специфически персидским. Геродот подчеркивает, что образование персов между пятью и двадцатью годами было посвящено воспитанию трех добродетелей, или умений: верховой езде, стрельбе из лука и правдивости. Лживость была наихудшим из возможных нарушений персидского кодекса чести — опережая наличие долгов, качество, находящееся на втором месте. В трехъязычной надписи в Бехистуне Дарий представляет себя самим воплощением Истины, сражающимся против узурпатора и повстанцев, воплощающих Ложь. Действительно, все надписи персидских царей стремятся передать вечные истины о Великих царях. Их главной задачей была не фиксация отдельных политических событий (хотя иногда и это тоже), а утверждение того, что власть Царя предопределена свыше и что мир в империи может быть обеспечен только следованием Истине, особенно верностью этическим заповедям Ахурамазды.

Еще одно подтверждение официальной царственной ассоциации между Ахурамаздой и истиной исходит от знаменитого документа сына Дария Ксеркса, так называемой «Дэва-надписи» ( daiva на древнеперсидском означает «демон» или «дьявол»):

Среди этих стран [тридцати или около того, перечисленных непосредственно выше в тексте, где, как утверждалось, господствует data (закон) Ксеркса] было место, где раньше почитались демоны. Впоследствии…я там почтительно поклонялся Ахурамазде согласно Истине…

Аналогичным образом, специфически персидским является употребление Дарием термина, который можно перевести на греческий как «раб», даже при обращении к столь высокопоставленному персу, как сатрап, который вполне мог быть связан с ним по рождению или через брак. Эта ненавистная манера выражаться для греческой аудитории звучала глубоко фальшиво и, вполне возможно, указывает по крайней мере на одну из причин восстания ионийцев и прочих греков против него в 499 г.

Это восстание, подобно восстаниям 521–519 годов, в которых греки не участвовали, было насильственно подавлено. Однако Дарий не просто намеревался удержать в империи то, что унаследовал. Как и Камбиз, он жаждал расширить ее. Как уже отмечалось, в 513 году он направил свою армию из Азии в Европу через Босфорский пролив и установил новую сатрапию во Фракии, или, как она официально называлась, «За(черно)морье». Был заложен фундамент для дальнейших завоеваний на юге Балканского полуострова — иначе говоря, завоевания греков Македонии и регионов к югу. Однако, так ли это видел Дарий в то время — другой вопрос, на который невозможно ответить на основании имеющихся свидетельств.

В 492 году, за двадцать лет до первой европейской акции Дария, персидская пасть открылась еще шире — достаточно широко, чтобы проглотить Македонию на краю собственно материковой Греции. Это было прямым следствием события, которое мы пренебрежительно называем «Ионийским восстанием». Этот ярлык вдвойне обманчив, так как мятеж подняли не только греки Ионии. К ним присоединились их собратья, азиатские греки Эолиды к северу, а также Карии и Ликии к югу, и греки с островов у побережья Анатолии. Кроме того, вовсе не только греки восставали против персидских господ в первом десятилетии пятого века до Р.Х. К ним присоединились также ближневосточные соседи греков, включая некоторых из столь далеких на юге мест, как остров Кипр, служащий естественным мостом между Анатолией и Левантом. Однако устоявшаяся терминология по меньшей мере удобна.