Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Я слышал от Кошелева [1203], приезжавшего в Москву на один день, что в август<���овской> книжке «Р<���усской> мысли» должна была появиться статья Юрьева [1204]не то, что против Вас, но по поводу Вас с некоторым возражением. Да и он сам (Кошелев) марнул было статейку на тему о смирении и гордости: слишком-де превозносите р<���усский> народ и т. д. [1205]Статьи я не читал, но я заметил ему только, что эта самая забота о том, чтобы не оскорбить своею неискренностью самолюбие и достоинство других национальностей, – только подтверждает мысль Достоевского: такой заботы не проявит ни англичанин, ни немец, и она пуще всего свидетельствует о чувстве всебратства. Не знаю, убедился ли он моими словами, только в августовской книжке нет никаких статей. Напомнил я ему также стихи Хомякова о ключе, бьющем в груди России, «сокрытом, но могучем»:

Для русского человека родство племенное, физиологическое очень мало значит, какой-нибудь православный Клюки фон Клугенау (был такой генерал) [1207]ему совсем родной брат, а католик Голицын [1208]– чужд. Одним словом, для него определение его национальности совпадает с православием, другими словами, с Христианством, ибо в другой форме он его не знает. Мудрено написать воззвание к рус<���скому> народу, как его пишут в других странах: Français [1209]или «британцы!» – «Русские!» не годится, самый язык не терпит. А на всех сходках ежедневно по всему пространству России – держатся речи с воззванием: «Православные». Вот как р<���усский> народ определяет свою национальность. Покойный брат мой, называвший историю р<���усского> народа «Житием р<���усского> народа», называл так же р<���усского> человека «человеком по преимуществу», не в таком смысле, что он лучше всех, а в том, что он лучше всего выражает общечеловеческое. Он бывало утешался очень самым обликом р<���усского> мужика, именно отсутствием в нём определенной животной породистости. Хотелось бы кое-что добавить ко всему тому хорошему и глубоко верному, что Вы сказали Градовскому об отношении лично-нравственных христианских идеалов к идеалам гражданским, да нет времени. Этот вопрос à l'ordre du jour [1210]. Мне пришлось недавно пространно писать об этом в ответ одному священнику из провинции, приславшему мне целую рукопись – о необходимых реформах в церкви, под названием: «Прогресс и христианство» [1211]. Сей поп не более не менее как херит все последние 15 веков церковного бытия, с насмешкой утверждая, что и «гениальные инженеры – строители церкви (т. е. это все учителя, Отцы соборов и пр.!) поставили церковь вне действительной жизни своей паствы», ну а теперь следует приспособить церковь к требованиям прогресса и социологии, – поставить её в рамки действительной жизни, не лично каждого, а целых обществ – тут и сельские банки, во главе которых должны состоять священники (получающие не менее 1400 р. в год каждый!). Все эти реформы, по его мнению, при «косности высшего клира – монашеского» могут совершиться лишь содействием правительства. Тут и ссылки на первоначальные апостольские общины, от которых-де гениальные инженеры совсем отступили, общины апостольские, в которых-де царила «солидарность интересов не одних духовных, но и материальных». Христос-де и Апостолы – «образцы общественных практических деятелей» (причём забывает, что по 1400 р. они жалования не получали!). Крайне интересно, ужасно жаль, что нельзя напечатать, потому что его ушлют в Соловки, – а ведь это современная болячка.

Что любопытно и в чём опасность – это в бессознательной подтасовке идеалов, это в смешении истины и её лживого подобия. Впрочем, весь смысл антихриста в этом лжеподобии. (Кажется, дескать, всё равно: любовь христианская к ближним – и гуманность.) Но гуманность без Христа, без само совершенствования – последовательно вырождается чуть не в человеконенавидение (да хоть наши проповедники разрушения), прогресс – в регресс и т. д. (я этому священнику, кстати, пошлю Ваш «Дневник»). Точно так же – равенство – братство. И многое множество теперь в ходу таких параллелей, таких, по-видимому, тождественных истин, но тут-то и опасность.

Но надо и честь знать. Я невольно расписался, отчасти потому, что совершенно почти одинок в Москве. Имею сильное желание издавать еженедельную газету: не могу участвовать ни в одном чужом издании [1212]. А сказать есть что, да Вы бы одни своим «Дневником» давали бы множество тем для общественного обсуждения. Не знаю, разрешат ли? В прошлом году не разрешили.

Когда Вы будете в Петербурге? Ещё раз благодарю Вас за «Дневник», не только за присылку, но и за то, что выпустили его. Моя новая квартира в Москве:

Спиридоновка, у Никитских ворот, Дом Розанова.

Я не забыл своего обещания насчет Гоголя автографа [1213]. Как переселюсь окончательно в Москву, пришлю.

Р. S. Напрасно Вы сказали, будто я назвал или выразился, что меня называют предводителем славянофилов. Я сказал: представителем [1214].

23 Ав<���густа> 1880.

Я поступил бы неискренно относительно Вас, многоуважаемый, дорогой Фёдор Михайлович, если б не сообщил Вам, в дополнение к последнему моему письму, не то что замечания, а так сказать, некоторого ощущения или нравственного [осадка], оставленного в моей душе, на самом её дне – некоторыми местами Вашего «Дневника». Речь веду не о самом содержании, о котором уже писал к Вам, и не собственно о внешней форме или построении Ваших статей, а вернее о тоне. – Молва гласит, что Вы человек болезненно раздражительного самолюбия, но я ей не верю, и Вы позволите мне высказаться откровенно. Знаете что? Мы с вами стоим под знаменем Христа и хотим непостыдно, гласно исповедовать его имя. Но это имя – святыня; но оно налагает на исповедовающего его перед другими обязанность сообразоваться, приводить в некоторое соответствие с этой святыней – и своё собственное настроение и свое слово. Это вовсе не значит, что имя Христа должно произноситься лишь благочестиво-слащавым голосом, с глазами, опущенными долу. Но было бы странно, даже более чем странно, [и] уже очень дисгармонично, если б кто, например, стал выражаться или убеждать другого таким образом: «Да ты, сукин сын, ракалия ты эдакая, поверь во Христа и уразумей его кротость». Или: «У меня в душе Христос, чёрт тебя возьми!» Я нарочно привёл такой резкий пример, пример нелепый, чтобы яснее выразить Вам мою общую мысль. В Ваших статьях, разумеется, нет ничего подобного, но приёмы полемические, некоторые, показались мне уж очень грубы. Я, впрочем, сначала как-то мало обратил на них внимания, а потому и нe упомянул о них, когда писал к Вам, но потом они сами как-то всплыли и стали торчком в моей памяти! Это заставило меня перечесть «Дневник». Действительно, есть что-то негармонирующее между исповедованием, частым поминанием Христа и умышленно-оскорбительною для Вашего противника речью (по крайней мере в некоторых её местах). Я вовсе не думаю винить Вас, статья Градовского способна хоть кого взбесить самодовольством противной дешёвой мудрости и принаряженных общих мест. Я только хочу указать на ту сторону дела, которую следует принять в соображение и мне, и Вам.