Михаил Бойцов - Бог, Рим, народ в средневековой Европе

В пользу того, что авторы, быть может, все-таки слышали о древнеримских триумфах как процессиях, говорит, пожалуй, лишь упоминание Рима как места составления «грамоты Цезаря». Ведь попросту отметить собственную победу над австрийцами Цезарю скорее всего было бы логичным в той же сдавшейся Вене или в каком-нибудь другом значимом месте только что покоренной страны. Для празднования же настоящего триумфа Цезарю, конечно, необходимо было вернуться в Вечный город.

Впрочем, упоминание некоего «самого тайного Римского совета» (secretissimum consilium Romanum), в котором суждено заседать «родственнику Цезаря» и его потомкам, не добавляет иллюзий, будто составители документа всерьез интересовались древнеримскими реалиями. Реалии середины XIV в. тоже отставали от полета фантазии фальсификаторов, поскольку «самый тайный Римский совет» отсутствовал не только при Цезаре, но и при Карле IV. Для объяснения этого места в «письме Цезаря» есть две возможности. Первая состоит в том, что Рудольфу хотелось просто стать доверенным советником императора, без ведома которого не решалось бы впредь ни одно важное дело. Такое желание выглядит вполне уместным у кандидата в короли Римские.

Второе объяснение имеет отношение если не прямо к тексту Золотой буллы 1356 г., то к информационному полю вокруг нее. Как известно, в Булле имелось положение, согласно которому курфюрсты должны ежегодно собираться под руководством государя, чтобы обсуждать насущные политические проблемы «на благо империи и мира» [351] «<���…> ut sacri imperii principes electores ad tractandum de ipsius imperii orbisque salute frequentius solito congregentur <���…> quod iidem principes electores de cetero per singulos annos semel, transactis a festo pasche resurrectionis dominice quatuor septimanis continue numerandis, in aliqua civitatum sacri imperii personaliter congregentur <���…>» (MGH Const. T. 11. P. 596 (Cap. XII)). . Хотя из таких запланированных собраний состоялось лишь одно — в самом конце 1356 г., — вряд ли всего два года спустя Рудольф IV и его советники могли быть уверены, что новый институт, о котором, наверное, уже распространялись всяческие слухи, так никогда и не заработает.

Нельзя утверждать (как в литературе иногда делается), будто Рудольфу очень хотелось войти в число курфюрстов: на их исключительное право избирать нового главу империи создатели «Большой привилегии» нигде не посягнули. Наверное, потому, что главная цель австрийского герцога состояла (как было, думается, достаточно подробно показано выше) вовсе не в том, чтобы оказаться среди избирателей, а в том, чтобы самому быть ими избранным. Зато вступить в круг курфюрстов как высших советников императора ему, видимо, представлялось выгодным [352] Хубер неправ, полагая, что требование допуска Рудольфа в число ближайших государевых советников автоматически означает приравнивание его к курфюрстам: Huber A. Geschichte… S. 8. Осторожнее формулирует Линднер, соглашаясь, что герцог не становится курфюрстом, войдя в «самый тайный совет» императора и курфюрстов, но принимает участие в выработке важнейших решений ( Lindner M. Op. cit. S. 190). . Отсюда и мог появиться «самый тайный Римский совет», получивший от Цезаря полномочия обсуждать все важные дела в империи — но почему-то лишь после того, как в него вошел «дядя», приобретший Австрию в феодальное владение. Впрочем, «самый тайный Римский совет» и образоваться мог только что — ведь грамота составлена в самый первый год правления (regnum) Цезаря, когда ему следовало заново выстраивать систему своей власти…

Кстати, в самом выражении secretissimum consilium Romanum угадывается, кажется, исходное выражение немецкого черновика. Наверное, оно звучало как unser geheimste (или heimlichste) Römische Rat (в соответствующем диалектном варианте). В латинском тексте здесь из-за грамматических несогласований просматривается правка, до сих пор исследователями не отмечавшаяся. Сначала речь шла вполне логично о приеме в состав совета одного только «дяди». Потом сочинители спохватились и вставили «et omnes eius successores», но забыли отредактировать заново всю фразу целиком.

Какое бы объяснение ни предпочесть, суть одна и та же: Рудольф IV стремился быть как можно ближе к императору как политическому центру империи и участвовать в принятии важнейших решений. Тем самым ни о каком «австрийском сепаратизме» в данном случае и говорить не приходится. Наоборот — герцогу, скорее всего, мечталось стать второй по значимости фигурой в империи. Только приняв это во внимание, можно правильно понять один из центральных пунктов пожалования: Цезарь передает «Восточную землю» со всеми ее благами своему родственнику, не оставляя ничего за собой и отказываясь от всякой власти над ним (и его преемниками). Наверное, именно такие отношения с Карлом IV представлялись Рудольфу идеальными: император не принимает ни одного важного решения, не посоветовавшись с зятем, но при этом никоим образом не вмешивается в дела его княжества. На сепаратизм это совсем не похоже: цель фальсификаторов состоит в укреплении позиций Рудольфа IV именно как имперского князя.

Историки справедливо обращали внимание на то, что получателем привилегии оказался не анонимный «дядя» с его потомками, а земля Восточного края, представленная ее обитателями. В качестве последних понимались, надо полагать, только знатные люди, которые должны были отныне держать «феодальные владения» от своего сеньора — родственника их завоевателя. Образ «земли» как юридического субъекта, к которому привилегии и относятся, проводится сочинителями последовательно через весь комплекс «Большой привилегии». Смысл этой концептуальной находки определен в исторической литературе, думается, верно: она является еще одним средством преодолеть «прерывистость» австрийской истории. Средство это отлично сработает и в том случае, если родство Рудольфа IV с Юлием Цезарем не признают безоговорочно. Ведь окажется неважным, какие княжеские династии сменяли друг друга в Вене: никакие перемены не приведут к упразднению давних привилегий — потому что они были даны не князьям, а «земле» как неизменному целому.

При всей тонкости найденных фальсификаторами решений в «грамоте Цезаря» не все оказалось удачным. Критики сразу же ехидно обратили внимание на то, что «первый император» превратил свой когномен в один титул — «цезарь» — и явно досрочно присвоил себе другой — «август». Происхождение этой досадной ошибки очевидно: она идет из рутинной практики немецких княжеских канцелярий. Там привыкли видеть в слове caesar именно титул, а не имя, а о былой связи между титулом augustus и Октавианом Августом забыли начисто. Общее мнение состояло в том, что титул augustus, который взяла на вооружение еще канцелярия Конрада III (1138–1152), происходит от глагола augere и поэтому означает «расширитель» или «умножитель» (империи) [353] См. об этом, например: Die Urkunden der deutschen Könige und Kaiser / bearb. v. H. Appelt. Bd. 10. T. 5. Hannover, 1990. S. 98. (MGH DD; 10/5). . Соответственно слово и переводилось на немецкий язык как «Mehrer», примеры чему можно обнаружить едва ли не в каждой королевской или императорской грамоте, написанной по-немецки. Тем самым автор фальшивки на свой взгляд очень логично образовал оборот «август имперской земли» (terre imperialis augustus), потому что кто как не Цезарь действительно расширил пределы основанной им империи? Это латинское выражение тоже является, видимо, переводом стандартного немецкого канцелярского оборота Mehrer des Reiches. Ведь обозначение Австрии как terra orientalis (от исходного Österreich) уже показывает нам, что переводчик склонен был передавать слово Reich как terra. Однако сочетание augustus terrae справедливо показалось ему ущербным по смыслу, отчего он и добавил третье слово — imperialis. Неясно, впрочем, откуда здесь взялось еще и слово supremus? Если подразумевается «Oberster Mehrer», то это сочетание необычно и должно быть скорее всего засчитано за собственное изобретение фальсификаторов. В любом случае требуется дальнейшее изучение текста, чтобы понять, действительно ли «заказчик» (сам герцог?) сначала набросал «грамоту Цезаря» полностью по-немецки, предоставив затем канцлеру перевести ее на латынь, или же грамоту с самого начала писали на латинском языке, неосторожно воспроизводя стандартные формулы, идущие из практики составления немецких грамот.