Михаил Бойцов - Бог, Рим, народ в средневековой Европе

В размахе генеалогических претензий Габсбурги не выбивались из общего ряда немецких князей. Рудольф IV наверняка сам видел на стенах зала в замке Карлштейн — любимой резиденции его тестя — изображения предков Карла IV: род императора выводился через дом герцогов Брабантских непосредственно от Карла Великого. Впрочем, линия его точно установленных предков тянулась так глубоко в прошлое, как только было возможно: через троянского царя Приама к самому Ною [344] Baum W. Op. cit. S. 39; ср.: Begrich U. Op. cit. S. 77–78. …

Почтенный родич Цезаря в качестве сеньора австрийцев был полезен не только при выявлении благородных корней Габсбургов, но и для решения одной более актуальной проблемы. В конце концов к середине XIV в. дом Габсбургов мог уже похвастаться тремя королями Римскими (за Рудольфом I последовали Альбрехт I и Фридрих Красивый), да и размах их семейных владений, включавших три герцогства, был вполне под стать королям. Слухи о якобы низком происхождении дома Габсбургов уже не могли досаждать Рудольфу IV так же, как они, видимо, вредили в свое время Рудольфу I. Зато в 1358 г. все еще прекрасно помнили, что Габсбурги — пришлая династия, лишь недавно — в 1276 г. — силой захватившая власть над Австрией. Конечно, местная знать, поддержав Рудольфа I против чешского короля Пржемысла Отакара II, ясно показала, что швабский правитель ей милее славянского, но первые поколения Габсбургов должны были ощущать, что австрийцы видят в них чужаков.

Альбрехт II мог чувствовать себя в австрийских землях уже увереннее своего отца и деда, но подлинный перелом в отношении к династии случится, видимо, только после Рудольфа IV и во многом благодаря его ярким начинаниям. Самыми известными из них остаются основание Венского университета, усилия по созданию самостоятельного венского епископства (для чего поддельному Генриху IV и понадобилось передавать в полную власть австрийских маркграфов епископство Пассауское, к которому относилась Вена) и кардинальная перестройка венского храма св. Стефана с целью превратить его в кафедральный собор [345] О планах Рудольфа IV создать епископство Венское и о трудностях в их реализации см. общий обзор: Fenzl A. Von Rudolf IV. zu Kaiser Friedrich III. St. Stephan: Bischofskirche — Kaiserdom, Zeuge des Glaubens. Strassbourg; Wien, 1998. (Die Erzdiözese Wien in ihrer Geschichte; 2/2). О том, как эти планы сказались на храме св. Стефана, перестройка которого началась в 1359 г., см.: Flieder V. Stephansdom und Wiener Bistumsgründung. Eine diözesan- und rechtsgeschichtliche Untersuchung. Wien, 1968. (Veröffentlichungen des Kirchenhistorischen Instituts der Katholisch-Theologischen Fakultät der Univ. Wien; 6); Kohn R. Stadtpfarrkirche und landesfürstlicher Dom. Der Interpretationsdualismus der Wiener Stephanskirche im 14. Jahrhundert // Der Hof u. die Stadt. Konfrontation, Koexistenz u. Integration in Spätmittelalter u. Früher Neuzeit. 9. Symposium der Residenzen-Kommiss., Halle an der Saale, 25.–28. Sept. 2004 / hrsg. v. W. Paravicini, J. Wettlaufer. Ostfildern, 2006. S. 183–203. (Residenzenforschung; 20). . Ретроспективно Рудольф выглядит едва ли не как отец нации, но вряд ли его воспринимали так при жизни. Его лихорадочная «патриотическая» активность выдает скорее стремление окончательно преодолеть отчуждение австрийской знати к швабам-Габсбургам, заслужить ее уважение.

Вспомним, что «прерывистость» австрийской истории была главной проблемой и для местной историографии [346] Moeglin J.-M. Dynastisches Bewußtsein und Geschichtsschreibung. Zum Selbstverständnis der Wittelsbacher, Habsburger und Hohenzollern im Spätmittelalter // HZ. 1993. Bd. 256. S. 593–635, здесь S. 618–621. . Казалось бы, правильнее всего хронистам было обнаружить какую-нибудь родственную связь между последним Бабенбергом, погибшим в 1246 г., и кем-либо из Габсбургов. Однако нащупать ее, очевидно, оказалось невозможно даже при всем желании [347] Хотя Фридрих III и назвал как-то св. Леопольда III Бабенберга своим «родственником»: Begrich U. Op. cit. S. 76. . Благодаря же обнаружению «грамоты Цезаря» сомнительная до тех пор историческая легитимность Габсбургов могла разом превратиться в бесспорную. Если «родич Цезаря» являлся их предком, то выходит, что именно Габсбурги и были исконной правящей династией в Австрии с самого часа «ноль». В таком случае как раз любимые австрийцами Бабенберги оказывались узурпаторами, не говоря уже о мимолетных претендентах на Подунавье из числа чешских или венгерских королей. Отвоевание же Австрийского герцогства королем Рудольфом I у Пржемысла Отакара II сразу превращалось из сомнительного захвата в морально оправданное возвращение узурпированного семейного наследия, полученного предком Габсбургов лично от самого Юлия Цезаря — основателя Римской империи и завоевателя земель на Дунае. Вся история Австрии моментально приобретала целостность, одновременно становясь совершенно правильной, логичной и в конечном счете справедливой.

Обратим внимание, что свою «правильность» австрийская история получала только при включении ее в историю империи, а потому вычитывать в этом тексте сепаратистские идеи — значит заведомо удаляться от понимания замысла фальсификаторов. Напротив, именно подчеркивание тесной связи Австрии с имперской властью вообще станет характерной чертой местной историографии. Ничего само собой разумеющегося в такой установке не было, ведь, например, в соседней Баварии местные историки проявляли склонность к тому, чтобы противопоставлять свое княжество империи [348] Moeglin J.-M. Dynastisches Bewußtsein… S. 622–623. .

Возвращаясь к той картине римского прошлого, которую рисовало воображение Рудольфа IV и его соратников, необходимо обратить особое внимание на высокую степень континуитета между эпохами — ведь Австрия после римского завоевания, оказывается, стала феодальным владением — feodotaria possessio — «дяди Цезаря». Для авторов грамоты не было принципиальной разницы в том, как устроены общества в их собственные времена и при Цезаре. И эта позиция не случайна, а принципиальна — она вытекает из необходимости предъявить законы времен принципата в качестве действующих и в середине XIV в. Законы эти сохранили актуальность именно потому, что неизменными должны были остаться и отношения, которые они регулировали. Собственно, и с законодательством Юстиниана дело обстояло точно так же…

Не намекает ли упоминание в грамоте «триумфа» все же на стремление авторов приглядеться к подлинным историческим реалиям эпохи? Однако из текста грамоты не следует определенно, что его составители имели в виду не вообще факт военной победы [349] Именно в этом смысле понял данное место первый, кажется, переводчик грамоты на немецкий язык: «Wir pieten ewch pey unserm sig <���…>». Перевод сохранился в рукописи, датируемой примерно 1440 г. Цит. по: Lhotsky A. Privilegium maius… S. 82. , но именно торжественную процессию, устраивавшуюся в Риме для победителя. После выхода в свет «Триумфов» Петрарки и появления многочисленных иллюстраций к ним в XV столетии слово «триумф» действительно начнет ассоциироваться прежде всего с пышным шествием, но было ли это значение известно к северу от Альп еще в 1358 г.? [350] См. рус. пер.: Петрарка Ф. Триумфы / пер. с итал. В. Б. Микушевича. М., 2000. (Триумфы). Конечно, сам Петрарка его уже знал ранее, ведь он начал работать над «Триумфами» еще в 1352 г.