Иван Беляев - Вацлав Гавел. Жизнь в истории [litres]

Первая официальная поездка Вацлава Гавела в качестве главы государства была организована за несколько дней: только что избранный президент держал путь в Мюнхен и Берлин. Принимая во внимание сложные чешско-немецкие отношения в XX веке, выбор маршрута подвергся критике. Правда, у этого выбора была своя логика. Большинство предшественников Гавела совершали свою первую рабочую поездку в Москву. Для Гавела, настроенного решительно порвать с социализмом, визит в Москву, даже на пике перестройки, казался нежелательным. Его привлекала идея поехать в Соединенные Штаты, но это нуждалось в серьезной подготовке. Поездку в Германию устроить было гораздо легче, да и стратегического соседства обоих государств тоже никто не отменял. При этом президент Рихард фон Вайцзеккер стал другом Гавела, и уже потом тот называл Вайцзеккера своим учителем в большой политике. А вот с Гельмутом Колем никакой «личной химии» у Гавела не возникло. О канцлере даже писали, что он единственный крупный государственный деятель, не подпавший под гавеловское обаяние.

После Германии Гавел успел побывать в Польше и Венгрии. Поездка в Польшу омрачилась неприятным инцидентом: Лех Валенса отказался приехать из Гданьска в Варшаву. Дело в том, что президентом страны все еще оставался генерал Ярузельский, а значит, по протоколу лидер «Солидарности» никак не мог встретиться с Гавелом на равных. Весной, чтобы загладить эту неловкость, Гавел и Валенса устроили неформальную встречу на границе стран, в горах, где когда-то устраивались встречи активистов «Солидарности» и «Хартии-77».

Затем пришло время для поездки в США. Это было, безусловно, знаковое, а в чем-то для команды Гавела и страшноватое событие. Предстояла долгая дорога. Даже те, кто когда-то бывал в Америке, посещали ее добрых двадцать лет назад. Некоторые оставили по себе недобрую память: Иржи Динстбир в 60-х работал в США журналистом, и это может показаться смешным, но его не сразу согласились впустить в страну. Его, министра иностранных дел, бывшего диссидента и политзаключенного, подозревали в работе на чехословацкую разведку.

Ни у кого не было твердого представления об американском дипломатическом протоколе, и нарушать его стали еще до вылета. Вместе с Гавелом составилась огромная делегация, которая теперь даже не поддается надежному подсчету. Даниэль Кайзер говорит о полутора сотнях, Михаэль Жантовский – о ста членах. Гавел в книге «Пожалуйста, коротко» называет самую скромную цифру, восемьдесят человек, что для поездки президента небольшого государства все равно довольно много.

Численность делегации не позволила Гавелу совершить поездку за один перелет, и потому еще до Штатов он посетил Исландию, где президент Вигдис Финнбогадоттир пригласила его на спектакль по пьесе «Реконструкция» (в театр, директором которого когда-то была сама), и Канаду, где Гавел смог после долгой разлуки встретиться с самым важным для него чешским эмигрантом в этой стране – писателем и издателем Йозефом Шкворецким.

В Вашингтоне Гавела принял Джордж Буш. Постоянным проводником и опекуном чешского гостя стала чешка по рождению Мадлен Олбрайт. Она же привела к Гавелу знаменитого медиаконсультанта Фрэнка Грира, который, как задумывалось, должен был подготовить Гавела к выступлению в конгрессе. Сейчас на официальной странице Грира имя Гавела упоминается наряду с другими прославленными клиентами: Биллом Клинтоном, Бараком Обамой, Нельсоном Манделой. Однако Михаэль Жантовский, вспоминая об этом, пишет, что занятия с Гавелом просто провалились: консультант признал своего подопечного неспособным выступать где бы то ни было, вплоть до школьного родительского комитета. Между тем выступление Гавела перед обеими палатами американского конгресса 21 февраля 1990 года стало одним из его ораторских триумфов:

Тоталитарная система коммунистического типа принесла двум нашим народам, чехам и словакам – как и всем народам Советского Союза и других стран, которые Советский Союз в свое время завоевал, – бессчетное число мертвых, огромную палитру человеческого страдания, глубокую экономическую отсталость и, прежде всего, громадное человеческое унижение. Принесла ужасы, которых вы, к счастью, не знали.

Но в то же время он дал нам – хотя, конечно, и не хотел – кое-что хорошее: особую способность заглянуть иногда немного дальше, чем могут заглянуть те, кто этого горького опыта не претерпел. У человека, который не может двигаться и хоть чуть-чуть нормально жить, потому что он завален огромным камнем, есть больше времени подумать о своих надеждах, чем у того, кто не завален. <���…>

Специфический опыт, о котором я говорю, дал мне, кроме всего прочего, одну большую уверенность: сознание определяет бытие, а вовсе не наоборот, как утверждают марксисты.

Потому и спасение этого человеческого мира не лежит нигде, кроме как в человеческом сердце, человеческом разуме, человеческой кротости и человеческой ответственности.

Без глобальной революции в сфере человеческого сознания ничего не изменится к лучшему и в сфере человеческого бытия, и путь этого мира к катастрофе, экологической, социальной, демографической или цивилизационной, будет необратим. <���…>

Потому и я решил – после долгого сопротивления – взять на себя бремя политической ответственности.

Я не первый и не последний интеллектуал, который это сделал. Наоборот, у меня есть чувство, что их будет становиться все больше. Если надежды мира лежат в сфере человеческого сознания, то более чем понятно, что интеллектуалы не могут бесконечно избегать своей доли ответственности за мир и прикрывать свою нелюбовь к политике мнимой потребностью быть независимыми. 313

Гавел вспоминал, что потом ему довелось посмотреть свое выступление по телевизору. На него произвело огромное впечатление то, что в зале плакала легендарная теннисистка Мартина Навратилова, не вернувшаяся на родину с открытого чемпионата США 1975 года.

После выступления в конгрессе Гавел провел небольшую встречу с группой представителей обеих палат, а сразу после нее выехал в Нью-Йорк. Здесь президент встретился с генеральным секретарем ООН Пересом де Куэльяром. В нью-йоркском Public Theater Гавела приветствовал его первый американский постановщик Джо Папп. Специально для Гавела приготовили встречу с элитой американской литературы: Норманом Мейлером, Куртом Воннегутом, Уильямом Стайроном, Артуром Миллером.

25 февраля, ровно через сорок два года после речи Клемента Готвальда на Вацлаваке, Вацлав Гавел выступил перед толпой на Староместской площади и сообщил, что президент Буш обещал ему поддержку в демократической трансформации Центральной Европы.