Зигфрид Фишер-Фабиан - Александр Великий. Мечта о братстве народов

Филиппа, казалось, это не беспокоило. Если они его не любили, то должны были, по меньшей мере, бояться. Он гордился тем, что должен примирить эти вечно завидующие друг другу, смертельно враждующие государства. Он поведет их дорогой героических свершений. Они добудут славу в войне против персов и отомстят за злодеяния, причиненные некогда царем персов Ксерксом. Хотя с тех пор прошло уже немало лет (точнее сказать, почти полтора столетия) и идея «войны отмщения» у тех, кто, по мнению Филиппа, должен был жаждать мести, не вызывала особого восторга, она, однако, вполне подходила как повод для новой завоевательной кампании македонян. Распри, связанные с борьбой за трон, сотрясали государство персов, и, казалось, сами обстоятельства способствовали началу грядущего похода.

Сильный передовой отряд полководцев Аттала и Пармениона был уже переброшен в Персию и вел с врагом первые бои. Через несколько недель и он, Филипп, перейдет Геллеспонт (Дарданеллы) и возьмет на себя главное командование. В этот день он находился в приподнятом настроении и был по-своему счастлив. На то имелись веские причины: за два десятилетия он принес своей стране больше побед, чем две дюжины его предшественников на троне. Македоняне обладали боеспособной армией, далеко отодвинули свои границы, их уважали все соседние страны. Путь к великой державе, казалось, был открыт, и Филипп пройдет этот путь благодаря сочетанию мужества, хитрости и тонкого расчета, что всегда отличало его — царя, исполненного сознанием того, что в его жилах течет кровь героя Геракла.

Эйфория, владевшая им в этот день, не в последнюю очередь была вызвана высказыванием Дельфийского оракула. На вопрос, победит ли Филипп царя персов, пифия ответила: «Смотри, бык увенчан венком победителя, и все кончено. Тот, кто принесет его в жертву, уже ждет своего часа». Это могло, означать только одно: царь персов, словно жертвенное животное, падет перед ним, Филиппом. Если бы кто-нибудь пришел к нему и сказал, что слова оракула можно истолковать и по-иному («Ты, царь — бык и, украшенный венками к свадьбе дочери, будешь принесен в жертву»), он был бы немедленно изгнан.

Уже третьи сутки продолжалось празднество, включавшее атлетические игры — борьбу, кулачные бои, бег в снаряжении, а также выступление поэтов, праздничное шествие, пиршества, на которых крепкое хиосское вино лилось рекой. После того как дочь была выдана замуж в соответствии со старинными обрядами, на рассвете глашатаи созвали гостей в театр для участия в торжественной процессии в честь богов. За двенадцатью статуями бессмертных торжественно несли тринадцатую — статую царя. Уподобление богу, что многие приняли за оскорбление святыни, вызвало страх перед гневом олимпийцев.

Когда Филипп со своим окружением приблизился к входу, он пропустил вперед почетных гостей и жестом приказал телохранителям замедлить шаг. Толпа должна видеть, что он не тиран, как считали многие греки, и что ему не нужна охрана.

В то же мгновение человек в темном плаще устремился к нему, обнял, а затем резко отстранился и ударил кинжалом в грудь. В то время как царь, истекая кровью, опустился на землю, а телохранители хлопотали вокруг него, люди вскочили со своих мест, и в этом столпотворении убийца взлетел на стоявшего наготове коня, помчался, преследуемый пронзительными криками «Павсаний! Убийца! Убийца!», по кипарисовой аллее и исчез в ближайшей роще.

Что побудило Павсания взяться за кинжал? Почему он убил того, кого должен был охранять? Возможно, патриоты-персы подкупили его, заплатив золотом, чтобы убрать человека, который намеревался напасть на их земли.

Нет, считали другие, ему заплатила Олимпиада, бывшая жена царя, которая, отвергнутая им, вернулась в Эпир, затаив злобу и ненависть.

Неправда, говорили третьи: Павсания сделало убийцей желание отомстить за смертельную обиду. Его, известного своей красотой юношу, одного из царских любимцев, напоил охваченный ревностью Аттал, сражавшийся сейчас в Малой Азии, и отдал рабам, совершившим над Павсанием насилие. Обычный прием, когда необходимо уничтожить кого-либо окончательно и бесповоротно. Поскольку виновник был недосягаем, Павсаний обратился к Филиппу и потребовал удовлетворения. Но из государственных соображений ему отказали, ведь Аттал являлся дядей супруги Филиппа, Клеопатры.

Кое-кто полагал, что руку убийцы тайно направлял Александр. Всем жителям страны было известно о столкновениях между отцом и сыном. Когда Филипп на одном из пиршеств бросился с мечом на Александра, едва держась на ногах, то услышал слова: «Посмотрите, друзья! Здесь лежит тот, который хотел пройти Европу и Азию, а сам не в силах перебраться от одного ложа к другому». Нередко наследник жаловался: «Это ужасный человек, он пожинает всю славу, а на мою долю не оставит ни одного смелого поступка».

Четыре версии, из которых предпоследняя наиболее правдоподобна. Но, хотя у Павсания и была личная причина для мщения, все же она кажется недостаточно веской, чтобы выступить против Филиппа, который лишь случайно, в силу стечения обстоятельств, остался в тот момент без охраны. У покушавшегося явно были сообщники, о чем не в последнюю очередь свидетельствует подготовленный побег. Не лишено достоверности и предположение о закулисной роли персов в покушении: то, что они со своим золотом были замешаны везде и во всем, знал каждый от Афин до Милета, от Спарты до Олинфа. Кроме того, они впоследствии признались в причастности к этому делу (или, если использовать современную труднообъяснимую формулировку, «взяли на себя ответственность»). Однако все это сильно отдавало хвастовством.

Что касается Александра, то был ли он организатором или, по крайней мере, соучастником? Такое подозрение возникает. В конце концов, именно он пожинал потом плоды ужасного преступления — стало быть, имел повод совершить его. Однако подозрение не подкреплялось никакими доказательствами. Покушение на собственного отца на глазах всего греческого мира во время свадебного празднества? Наследник трона был слишком умен, чтобы участвовать в такой глупой затее. Конечно, он был способен на жестокость, но вряд ли решился бы на убийство отца. Даже в это немилосердное время отцеубийство считалось самым гнусным из преступлений. Подобный поступок был чужд его натуре. Да и полководец Антипатр, друг, которому царь во всем доверял, никогда бы позже не встал на сторону такого человека.

Совершенное злодеяние было, скорее, в духе матери Александра. Ее ненависть к Филиппу была так же велика, как и боязнь, что Александр в своих притязаниях на престол может просчитаться. Если Клеопатра, которая в противоположность ей, Олимпиаде, являлась македонянкой, а не чужестранкой, родит мальчика, кто же тогда даст хоть одну драхму [2] Драхма — денежная единица в Греции ( прим. пер .). за ее сына? Да и она сама будет сослана навечно подальше от Пеллы и царского двора — если ей вообще сохранят жизнь. К тому же это было не первое убийство, которое она замышляла. Она любила сына до самозабвения, и он отвечал ей тем же, что заставляло историков-сторонников теории Фрейда говорить об Эдиповом комплексе.