Зигфрид Фишер-Фабиан - Александр Великий. Мечта о братстве народов

В Коринфе состоялась известная встреча Александра с Диогеном, которую, впрочем, строгие критики считают маловероятной уже хотя бы потому, что впоследствии философ так больше никогда и не побывал в этом городе. Здесь мы придерживаемся мнения Эгона Фриделя, который полагал, что коринфская беседа имела место, и более того: царь посетил Диогена в Афинах. Как бы то ни было, параллель между героем, который подчинил себе весь мир, и мудрецом, считавшим, что сам человек — это целый мир, глубоко символична.

Диоген, в противоположность другим великим, не предстал перед Александром, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Он остался лежать рядом с бочкой, служившей ему жилищем, и грел свое исхудавшее тело на солнце. В конце концов молодой царь явился сам, поприветствовал его и произнес с тенью снисходительности: «Скажи, чего ты хочешь, и я исполню твое желание». На что Диоген ответил: «Посторонись немного и не заслоняй мне солнце». Александр засмеялся и отошел, сказав: «Клянусь Зевсом, если бы я не был Александром, то хотел бы стать Диогеном!» Из Коринфа Александр отправился в Дельфы спросить пифию, что его ждет в будущем. Жрица объявила о невозможности возвестить предсказание оракула: Аполлон, говорящий ее устами, в зимние месяцы находился далеко от Дельф. Царь, конечно, знал об этом, но, разочарованный и рассерженный, хотел услышать вещие слова во что бы то ни стало. И он сделал то, на что до сих пор не осмеливался ни один смертный, то, что было подобно осквернению святыни. Он схватил пифию за руку и попытался затащить ее в адитон [5] Адитон — помещение для хранения ценностей в древнегреческом храме ( прим. пер .). , «святая святых» храма, чтобы она все-таки предсказала ему будущее. Жрица вырвалась и гневно крикнула: «О сын, ты думаешь, что ты неотразим!»

«Неотразим» — значит, «непобедим». Вот оно, предсказание! Никто никогда не победит Александра! Не медля ни мгновения, он позаботился о том, чтобы это пророчество стало известно в войсках. Хотя авторитет Дельф несколько упал со времен Пелопоннесской войны, когда жрица один раз предсказала победу Спарте, один раз — Афинам и, наконец, еще раз — Спарте, он все еще оставался достаточно высоким, чтобы тысячи ищущих совета со всего Средиземноморья совершали паломничество в храм Аполлона. Они спрашивали оракула об основании городов, о войнах, об эпидемиях и землетрясениях, о голоде, о муках творчества, о вполне будничных вещах, таких, как проблемы брака, сердечные переживания, путешествия, обработка полей, заключение сделок. Пифия сидела на своем треножнике над трещиной в земле и вещала в состоянии транса от земных испарений, воды из «антальского источника, жевания лавровых листьев.

Оракул не мог ошибиться. Его предсказания казались столь загадочными, что их можно было истолковать по принципу «и так, и так». Когда не сбывалось то, что жаждал услышать обращавшийся за советом, вина лежала на нем, ибо он неправильно истолковал пророчество. Подобное произошло с царем Крезом (известным даже школьникам как богатейший из богатых), которому перед его нападением на Персию предрекли: «Если ты перейдешь реку Галис, то разрушишь великую империю». Спустя некоторое время он перешел со своими войсками пограничную реку и тем самым действительно положил конец великой империи. К несчастью, это оказалась его собственная страна…

Не повезло и Фемистоклу, когда ему посоветовали защитить Афины деревянными стенами. Он решил, что это корабли; имелись же в виду, как разъяснила впоследствии пифия, палисады… Было бы ошибочным считать предсказания оракула заблуждением дельфийских жриц. Они осознавали свою ответственность и понимали, что могут натворить своими пророчествами, которые все больше напоминали распоряжения, даже приказания. В политических вопросах Дельфийский оракул склонял к благоразумию и сдержанности, настаивал на введении определенных законов и их соблюдении, на освобождении рабов, побуждал к созданию новых колоний в Малой Азии. Особенно это касалось пророчеств-предостережений, провозглашенных у подножья Парнаса, на ступенях храма Аполлона, которые указывали людям на границы их поступков и на их обязанности, проповедовали житейские мудрости (и по сей день не потерявшие свою силу). Они приписывались семи мужам, слывшим мудрейшими из мудрых. Таким, как Фалесу из Милета, основателю научного образа мышления, которому принадлежит известное дельфийское изречение: «Познай самого себя». И Солону, афинскому законодателю, с его достойным внимания: «Не переставай учиться». Или Бианту из Приены, который, будучи судьей, по-видимому, осознал: «Большинство — плохие». Скорее пессимистическим кажется опыт Хилона из Спарты: «Поручительство приносит несчастья». Девизом Питтака, тирана из Митилены, было: «Угадай нужное мгновение». Периандр из Коринфа сформулировал свою мудрость в афоризме: «Дело мастера боится». И наконец, слова, приписываемые Клеобулу из Линда: «Соблюдай меру во всем».

Сообщения с границ Македонии становились все более угрожающими. Обычно иллирийцы, геты и трибаллы не представляли для превосходной македонской армии никакой опасности. Но времена наступили необычные. Александр хотел сделать то, что задумал когда-то его отец: освободить греческие колонии в Малой Азии от ига персов. Возможно, его помыслы и стремления шли еще дальше и конечной целью стала война против мировой империи персов. Подобный поход с военной точки зрения нельзя было начинать, не укрепив собственные границы с тыла и флангов.

Весной 335 года до н. э. Александр собрал своих воинов в Амфиполе в устье Стримона. Их было двадцать тысяч. Эта мощная, вооруженная, неудержимая масса двинулась по прибрежным путям на восток, огибая Родопские горы, отражая постоянные атаки, и остановилась у перевала Шипка. Подход к ней фракийцы загромоздили повозками. Перевал защищало племя, о котором среди солдат ходили жуткие истории: рассказывали, что они пили вино из вражеских черепов с еще сохранившимися волосами. Даже самые отъявленные разбойники боялись их.

Александр штурмовал перевал (вошедший в историю со времен русско-турецкой войны 1877-78 гг.) ошеломляющей фланговой атакой, несмотря на катящиеся по склонам наполненные камнями повозки. Сам он всегда был там, где положение казалось наиболее опасным. Гоня перед собой трибаллов, македоняне достигли Дуная. Александр стоял со своими гетайрами на берегу, глядя на мощно, а в весеннее время даже стремительно несущийся поток. «Данабиус», «Дунай», «Танове» — эта река считалась границей унылой степи и самым непреодолимым препятствием для войск и с севера, и с юга. Александр ждал спешащие на помощь из Черного моря суда. Когда же, наконец, они подошли, то оказалось, что сил явно недостаточно, чтобы взять остров Певка, на который бежали трибаллы и фракийцы. На северном берегу стояли геты, хорошо вооруженные, занимавшие укрепленные позиции.