Зигфрид Фишер-Фабиан - Александр Великий. Мечта о братстве народов

Александр командовал самой обученной, дисциплинированной и опытной армией того времени. Ее боеспособностью он был обязан отцу. Филипп в свое время пошел на серьезные Сокращения: только один конюх на десять кавалеристов, ни единой повозки для гетайров; продовольствие ограничивалось оливками, инжиром, хлебом и сыром; воины были приучены совершать ежедневные переходы в тридцать и даже пятьдесят километров в полном боевом снаряжении. Он увеличил число всадников в шесть раз, сделав конницу родом войск, решающим исход битвы, и при этом усовершенствовал военную технику и вооружение, переосмыслил тактику. Подобная армия прямо-таки подталкивала к тому, чтобы начать войну. Не напрасно сравнивают Филиппа и Александра с прусскими королями Фридрихом Вильгельмом I и Фридрихом II, чьи гренадеры тоже рвались в бой, даже не представляя, с какой неслыханной силой им придется столкнуться.

Если сравнивать территории, то Персидское царство было в тридцать раз больше Македонии.

Армия исчислялась не десятками, а сотнями тысяч воинов, а население — миллионами жителей. Флот на голову превосходил македонский в том, что касалось боевой мощи, а соотношение числа кораблей было 400 к 160. Подавляющее превосходство имел персидский царь и в денежных средствах. Только в сокровищницах Персеполя и Суз хранилось монет и слитков на сумму 235.000 талантов. Дарий, согласно народной молве, хранил 20 миллионов золотых монет под скамейкой для ног и 300 миллионов под подушкой.

Александр, напротив, начал величайший в истории поход практически банкротом. Когда после восхождения на трон он приказал открыть сундуки, то в подвалах Пеллы, к своему ужасу, обнаружил не более 70 талантов. Он приказал владельцам крупных состояний, хозяевам дворцов и ростовщикам дать ему взаймы еще 800 талантов, но этого могло хватить лишь на денежное довольствие воинам и морякам, и то всего на месяц. Он был до такой степени разорен, что смог закупить провиант лишь на четыре недели.

Был ли Александр ловцом удачи, легкомысленным авантюристом? Дальнейшие события сделали этот спор беспредметным, что явно подтверждает правоту тех историков, которые предсказывали подобный ход вещей. Уверенность Александра в том, что золото персов пополнит его казну и что война сама обеспечит войну, основывалась на способностях его командного корпуса, на воле к победе его воинов, на вере в собственный гений и помощь богов и на сообщениях, которые приносили его агенты из Персии.

Во главе царства, простиравшегося от Индийского океана до Средиземного моря, от Гиндукуша до Ливийской пустыни, стоял Дарий III, пришедший к власти благодаря визирю Багою, который устранил всех других претендентов старым, как мир, способом — ядом и кинжалом. Как Великий царь взошел на трон, так он и царствовал: несамостоятельно, нерешительно, пребывая в плену сплетен придворных льстецов, что было недостойно династии Ахеменидов и ее знаменитых представителей, незаурядных личностей — Кира Великого, Камбиза, царей Дария I и Ксеркса. Такой слабый государь не имел шансов противостоять так называемым сатрапам — наместникам отдельных провинций. Протестовать сатрапы пытались и при сильных Великих царях. «Защитники власти» — что означает в переводе с персидского « satrap » — прежде всего думали о собственной власти.

Громадное царство, населенное десятками народов, говоривших на множестве языков, разделенное возвышающимися до небес горами, покрытое бескрайними пустынями, изрезанное шумными потоками, держалось только на силе. Особенно тяготели к независимости западные земли и территории завоеванных стран (к ним относился и Египет): они не горели желанием сражаться за персов, равно как и греческие города-государства на побережье Малой Азии. Персия переживала упадок, это было государство, расшатанное дворцовыми смутами, опустошенное коррупцией, истощенное роскошью знати, не способное создать обученную армию, одним словом — колосс на глиняных ногах, которого вполне по силам свалить одному атакующему, решительному и смелому. Так думали греки, уверенные со времен лидийских войн в своем моральном, политическом и военном превосходстве. Так думали и македоняне. В этой убежденности была доля высокомерия и чреватая ошибками заносчивость.

Какую военную цель преследовал Александр? Собирался ли он, согласно планам отца, ограничиваться освобождением прибрежных греческих полисов и включением в сферу своего влияния западной Малой Азии, что соответствовало задачам так называемой «войны отмщения»? А может быть, с самого начала планировал завоевание всего Персидского царства? О его намерениях мы знаем очень мало. Возможно, следует ответить на этот вопрос, памятуя об Аристотеле, который в Пелле спросил своего ученика: «Как ты будешь действовать при определенных обстоятельствах?» Александр ответил: «Я узнаю это только тогда, когда эти обстоятельства наступят».

После двадцатидневного марша, в котором каждый солдат имел ночью крышу над головой, каждый больной мог рассчитывать на помощь, каждая лошадь получала охапку сена, а каждая сломанная повозка попадала в руки умелого мастера, армия дошла до Сеста. Мы часто еще будем восхищаться умелым расчетом и продуманностью до мелочей всего этого гигантского предприятия, иногда не зная, что ценить выше — успехи Александра как организатора или его полководческий гений.

Флот давно достиг Геллеспонта, обладая во много раз большей скоростью, отличающей военно-морские силы от сухопутных войск. Корабль гораздо быстрее проделывает путь от Геркулесовых столбов (Гибралтара) до Афин, чем повозка, запряженная быками, преодолевает расстояние в сто километров. Когда-то персидский царь Ксеркс, переправляясь через Геллеспонт по мосту на плавучих опорах, приказал бить море бичами, чтобы оно успокоилось. По отношению к македонянам Посейдон был настроен милостиво. Парменион смог переправить армию на своих триерах и грузовых кораблях за несколько дней через почти шестикилометровый морской пролив.

Вторжение началось. Захватчики не потрудились даже официально объявить персам войну. Какое право они имели нападать на страну в мирное время? Вильям Вудсорп Тарн, английский исследователь личности и эпохи Александра, писал: «Было бы пошлым анахронизмом рассматривать это вторжение с точки зрения морали и называть Александра прославленным разбойником. Конечно, говоря по совести, ему нет никакого оправдания. Но было бы неправомерным рассматривать события IV века до н. э. с точки зрения современной морали».

Греки относились к варварам с предубеждением, как к неполноценной расе, существам вне закона. Мыслители того времени не видели ничего предосудительного в этом вторжении. Платон говорил: «Все варвары по своей природе враги, и потому естественно и справедливо вести против них войну, даже превращать их в рабов или истреблять». Аристотель считал его вполне правым, он учил своих учеников обходиться с варварами, как они того заслуживают, а именно как с рабами.