Зигфрид Фишер-Фабиан - Александр Великий. Мечта о братстве народов

Военные эксперты не раз задавались вопросом, почему персы не атаковали македонян уже на переправе. Своими превосходящими военными силами они превратили бы морской пролив в кладбище кораблей Александра. Но на горизонте не появилось ни одного персидского судна. Возможно, дело было в том, что флот и на этот раз стоял в дельте Нила, усмиряя вечно бунтовавших египтян. А может, причина крылась в разрозненности действий высокопоставленных военачальников, которые не смогли выступить под единым командованием. Или же персы решили: «Пускай спокойно высаживаются, а потом мы их уж наверняка уничтожим». Правда же, очевидно, состоит в том, что персидский двор безнадежно недооценил молодого человека по имени Александр. Если бы мы знали, как он вел себя при переправе, то еще больше утвердились бы в этом мнении.

Александр оставил главу штаба своей армии наедине с ответственным маневром. Он долго прощался с матерью, которая сопровождала его до Сеста. Их последняя беседа была довольно долгой: Олимпиада все еще настаивала на том, что в отсутствии сына именно ей следовало вести государственные дела. Однако даже любовь к матери не изменила решения Александра — ему казалось, что она совершенно не способна осуществлять управление страной. Полководец Антипатр, преданнейший из преданных, был назначен царским наместником, уполномоченным смягчить долговое бремя, организовать продовольственное снабжение, не допустить превращения союзников во врагов и (что являлось самой тяжелой его обязанностью в новой должности) отослать Олимпиаду в ее пределы.

Когда мать покидала Сеет через южные ворота, сын еще раз кивнул ей. Ему не суждено было больше увидеть ни ее, ни родины.

Во главе своих гетайров царь скакал с полуострова Херсонес в Элеунт, где в троянской войне пал первый грек. От этого погребального холма взгляд его устремился за морской горизонт. Вдали в дымке показался берег незнакомого материка. «Когда Александр впервые увидел Азию, его охватило какое-то невыразимое страстное стремление», — писал античный автор. Стремление, называемое pothos (потос), которое играет важную роль в жизни царей. Неопределенное, необъяснимое желание отважиться на то, на что никто никогда не отваживался, узнать непознаваемое, распахнуть дверь в неизвестное.

В Элеунте царь взошел на борт триеры, отправил капитана на берег и сам взялся командовать 144 гребцами, сидящими по трое друг против друга по обеим сторонам. Посередине пролива он остановил корабль, заколол быка в честь Посейдона, своенравного бога моря, не забыв совершить и возлияние из золотых кубков пятидесяти дочерям Нерея — нереидам. Затем надел все доспехи и, когда нос триеры врезался в песок бухты, с недюжинной силой метнул свое копье в землю Азии, прыгнул в воду и первым добрался до берега. Doryktetos — «завоеванная копьем» — была теперь эта земля по старинному обычаю, который гарантировал завоевателям правомерность притязаний: удар копья уподоблялся приговору богов.

Македоняне недолго задержались на морском берегу, где ахейцы во время Троянской войны устроили пристань для кораблей, а поскакали дальше, в Илион, где когда-то стояла древняя Троя. Они наткнулись на поселения и покрытый руинами холм высотой пятьдесят метров. Прошло более восьми столетий с тех пор, как микенские греки осадили крепость, взяли ее и разрушили. События, послужившие историческим фоном Троянской войны, которую вместе с героями Ахиллесом, Гектором, Приамом, Патроклом, Агамемноном вели и вступившие в борьбу боги, увековечил в своей «Илиаде» Гомер. Эта Троя была погребена под камнями новых поселений, которых оказалось в общей сложности девять. И вот настал день, когда немецкий коммерсант по имени Генрих Шлиман в слое, обозначенном как «римский 7А», предположительно обнаружил развалины священного Илиона.

Для македонян участники Троянской войны были отнюдь не эпическими образами, а людьми из плоти и крови, незримо присутствовавшими здесь, на этой земле. Их следовало почитать, чтобы воскресить дух тех героических времен и вдохновить участников нового похода. Александр натер себя маслом, обнаженным добежал до могилы Ахиллеса, которого считал свои предком, и возложил венок. Чтобы обезопасить себя, македоняне принесли жертву и Приаму, царю Трои, потому как греки его разбили и следовало опасаться его гнева.

Вечером они пешком отправились в храм Афины, где жрецы хранили щит, с которым ходил в бой Ахиллес. Прекрасно отделанный с внутренней и внешней стороны, окаймленный трехгранным выступом из блестящего металла, держащийся на пряжке, покрытой пятью слоями серебра, украшенный изображениями героя — таким он предстал взору царя. Александр объяснил жрецам, что если теперь он завладеет щитом, то это будет вполне в духе его высокого предка. Чтобы их утешить, он положил на алтарь Афины свой собственный щит как жертвенный дар, взяв, однако, и другое вооружение древних ахейцев. Оно должно было сопровождать его до Индии, приносимое телохранителями перед каждой битвой, и однажды щит Ахиллеса спас ему жизнь.

«Дань персам платить не надо. Город освобождается также от податей», — таков был царский подарок его Трое на прощание.

Бросок копья Александра, танец era, обнаженного, у могилы вызывают насмешки потомков, в чьих глазах македонянин выглядит юнцом, который излишне ревностно поклонялся мифологическим героям и явно попал под влияние Гомера. Экзальтированный человек, романтик… Его современники думали по-другому. Для его солдат, особенно греков, сам факт того, что копье так глубоко вошло в землю врага, явился важнейшим символом — ведь здесь говорили боги. Не почитать Ахиллеса считалось чем-то вроде осквернения святыни. Даже простой воин знал о Троянской войне, а тот, кто умел читать и писать, впитал этот культ с эпосом Гомера — поэта, который пробудил в греках чувство принадлежности к единой нации, имеющей славное прошлое.

«В самом нежнейшем детском возрасте дают несовершеннолетним, которые только что начинают учиться, Гомера — как первую пищу. Почти младенцами мы орошаем молоком его наши души. Он с нами, когда мы становимся более зрелыми, но только во взрослом человеке он расцветает по-настоящему и не надоедает до самой старости», — писал Гераклит.

Солдаты знали, что одним из предков их полководца является самый популярный греческий герой Трои, воплощение храбрости и мужества — Ахиллес, сын богов, который, оказавшись перед выбором — жизнь долгая и бесславная или короткая, но яркая, — предпочел последнее.

О том, чтобы все узнали о броске копья, о чествовании героя и обмене щитами и другим оружием, позаботились соратники царя, чьими стараниями чудесные рассказы передавались из уст в уста. Таким образом солдаты, говоря современным языком, «получали мотивацию» перед походом. Александр в совершенстве владел искусством придавать своим поступкам характер символов. Он использовал их с той же целью, что и предсказатели. Не напрасно историки называли его «мастером очевидных действий». Предпринимаемое им не только становилось красивым жестом, но и указывало путь грядущих перемен. Когда, к примеру, он провозгласил в Илионе-Трое демократическую форму правления, это означало: и все другие греческие города Малой Азии скоро будут свободны. В подобных свершениях всегда было что-то жреческое, пророческое.