Бернгард Куглер - История крестовых походов

Но еще худшие последствия, чем на Западе, императорская политика привела в Малой Азии. Здесь необходимейшей задачей было бы вытеснить наконец в глубь Азии иконийских сельджуков этих врагов, находившихся как бы в сердце Греческой империи. В начале своего правления Мануил много раз побеждал их и с тех пор, очевидно, зависело от его воли, будет ли впредь существовать магометанское государство по ту сторону Таврских гор. Потому что, если бы он употребил большие денежные и военные силы империи для настойчивого завоевания Иконии, вместо того, чтобы рассеять и растратить их в войнах за Италию и Венгрию, Антиохию и Египет, то весьма возможно, что он достиг бы прекраснейшего результата, а именно снова подчинил бы всю Малую Азию христианскому владычеству. Но император, жадный до других завоеваний, очень мало заботился о сельджуках, а между тем последние как нельзя лучше поняли свои выгоды. А именно, они не только все сильнее укреплялись в своих собственных владениях, но при каждом сколько-нибудь благоприятном случае делали нападения на греческую землю — то разрушали крепость, которая могла представлять убежище для их врагов, то жгли и грабили, где только было можно. Но как только Мануил начинал им грозить войной, они неотступно просили прощения и обещали впредь строго соблюдать мир. Император всегда давал убеждать себя такими просьбами, потому что не хотел тратить своих сил на эти малоазиатские дела, казавшиеся ему маловажными. Однажды при таком случае прибыл в Константинополь сам Килидж-Арслан II Иконийский и обещал, что враги греков станут его врагами, друзья греков — его друзья; что он никогда не заключит союза без согласия Мануила, что свои лучшие завоевания он передаст императору и будет помогать ему всеми силами на западе и на востоке, когда бы только это понадобилось. Но султан и не думал держать своих обещаний, а напротив, по-прежнему позволял своим диким ордам врываться в греческую область, заботясь только о том, чтобы из-за этого не впутаться в серьезную борьбу со страшными императорскими войсками.

Наконец, однако, в 1176 г. Мануил потерял терпение, вооружился всеми силами, сурово отверг все просьбы султана о новом мире и прошел через всю Малую Азию в середину неприятельской области, чтобы одним ударом уничтожить сельджуков. Но было слишком поздно. В узком проходе, при замке Мириокефалон, в южной Фригии, неприятель напал на его войско, которое шло длинной колонной, и греки потерпели полное поражение: сам Мануил только с трудом избежал страшной резни. Это был бой, который самым прискорбным образом напомнил битву при Манцикерте 1071 года. Между двумя несчастными днями лежал целый мир гордых надежд и горьких заслуженных разочарований. После упомянутого первого поражения в горах Армении призывали на помощь Запад, чтобы возвратить Византийской империи по крайней мере обеспеченную возможность существования. Крестоносцы пришли на этот зов и с их помощью удалось снова утвердиться в Малой Азии настолько, чтобы можно было своими силами достигнуть прочного покорения этой страны. Но самомнение Комненов пренебрегло удовольствоваться этою скромною целью. Лавры всемирного господства увлекли их соблазнительной прелестью в то время, как презираемый неприятель собирал на фригийских плоскогорьях все силы для решительного удара. Наконец, при Мириокефалоне была окончательно разбита всякая надежда вытеснить сельджуков из Малой Азии и вместе с тем навсегда сделано невозможным и здоровое восстановление Византийской империи. Триумфы, которые были завоеваны в Италии, Венгрии и Сирии, обратились в ничто перед этим несчастным сражением. Мало помогло и то, что Мануил со своими офицерами и войсками, очнувшись от первого потрясения после страшного поражения, еще несколько раз с прежней отвагой бросался против сельджуков. Этим они только немного замедлили наступление неприятеля. Но в главном жребий был брошен и с тех пор Константинополю грозили смертельные опасности, как со стороны злобной ненависти западных народов, так и со стороны сильной вражды мусульман.

Император Мануил недолго пережил печальный оборот, который приняло его гордое поприще. Его силы истощились в отчаянных физических и нравственных усилиях, к которым принудили его события последних лет.

Он умер 24 сентября 1180 года, только 58 лет.

Король Амальрих оставил после себя сына и двух дочерей, Бальдуина, Сибиллу и Изабеллу. Бальдуин, который через несколько дней по смерти отца принял корону государства, был хорошо обучен и одарен, но ему было всего тринадцать лет; и когда он стал юношей, у него развилась страшная болезнь, проказа, которая сделала его почти неспособным к правлению и наконец свела его в преждевременную могилу. В 1173 году вместо него должен был взять на себя правление государством опекун; и для этого более всего подходящим показался граф Раймунд Триполисский, как близкий родственник королевского дома и самый сильный ленник иерусалимской короны. Большинство вельмож государства было расположено к графу, только Мило Планси, любимец умершего короля, враждебно выступил против него. Дело дошло до гнусной ссоры. Мило обвинили не только в том, что он искал опекунства, но будто бы даже и короны: наконец он был устранен убийством и опекунство принял Раймунд.

Так печально обстояли дела в Иерусалиме, когда величайший враг сирийских христиан, Саладин, властитель Египта, начал вооружаться против них. Саладин происходил из высокоодаренного и воинственного рода. Его отец Эйюб и дядя Ширку необыкновенно отличались на службе у Ценки и Нуреддина, как хитрые политики и смелые военачальники, но для Саладина их пример сначала почти не существовал. Потому что он провел свои юношеские годы в Дамаске, довольный научными интересами и веселым обществом, которые доставлял ему большой и богатый город, и совсем не был расположен подвергать себя военным опасностям и тревогам для достижения высокого положения. Когда ему пришлось против желания сопровождать своего дядю в Египет, то, по его собственным словам, ему было так тяжело на душе, как будто его вели на смерть. Но скоро он преодолел эту изнеженность, был самым способным помощником Ширку и наконец стал властелином всей страны Нила.

На великих государей Мосула и Галеба, которые до сих пор были страшны для христиан, он походил военным мужеством, талантами полководца и непреодолимой энергией для сохранения и расширения раз приобретенного могущества. Но он превосходил как Ценки, так и Нуреддина чертой гениальности, которая наполняла все его существо. Своим подданным он казался чрезвычайно щедрым, добрым и снисходительным государем, который нимало не заботился о блеске власти, потому что чувствовал уверенность, что в каждую минуту может явиться повелителем; поэтому горе было тем соперникам и врагам, которые становились на его дороге или навлекали его мщение; с хитростью и силой, даже своей собственной рукой, он стирал их с лица земли. Уничтожение господства христиан в Сирии он также считал своею главною жизненной задачей, но он был далек от злостного преследования своих подданных; и от Египта его властолюбивые планы простирались не только на главные страны передней Азии, но и до государств самого Запада.