Эдмон Фараль - Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого

Потом речь зашла о походе Карла, графа Анжуйского и Прованского, брата короля: папа умолял его завоевать корону Сицилийского королевства, чтобы обеспечить охрану интересов церкви в Италии. Принцу были нужны субсидии и войска. Но король Франции колебался, не предоставляя всего необходимого. Папа нажал на своего легата в Париже, чтобы тот привлек общественное мнение на сторону этого проекта; в обществе вновь стали ходить поэмы, которые сочинялись и распространялись именно с целью пропаганды этого предприятия. Успех графа воодушевил толпу: парижская улица, на которой стоял его дворец, получила имя улицы Короля Сицилии, а сам дворец так и назвали — Королевским Домом. Но притеснения и жестокости, к которым нового короля побуждало пристрастие к роскоши и празднествам, навлекли на его голову проклятия подданных. Попав в опасное положение, он вновь стал нуждаться в помощи, равно как и в защите внутри самой Франции. И опять появились маленькие поэмы, Рютбёф снова призывал слушателей поддержать сицилийского короля, а Адам де ла Аль в «Повести о короле Сицилии» превозносил великодушие, доблесть, сеньориальные добродетели принца, попавшего в угрожающие обстоятельства. Если кому-то интересно, какой публике адресовались поэмы, это объясняет один фарс тех времен: слепой — герой фарса — отправляется по улицам, прося подаяния и распевая; и что же он поет? Как раз «Повесть о короле Сицилии».

Таким образом, народ интересовался и внутренними, и внешними делами, и на сам народ также обращали внимание. Отсюда — литература политическая, полемическая и, если можно так выразиться, публицистическая. Это не считая всего того, что имеет отношение к классовому соперничеству: ведь если парижский бюргер расчистил себе место в обществе, позволившее ему не тушеваться перед знатью, он это хорошо сознавал, и по произведениям, написанным в его честь, видно, что в повседневной жизни он вел себя с гордостью независимого человека.

Тот факт, что общественное мнение существовало с XIII в., принципиально важен; и один знаменитый критик, догадываясь — без тех доказательств, которыми мы располагаем теперь, — что оно было, уже давно написал [327] Renan, Ernest . Essais de morale et de critique. Paris. 1859. P. 4. : «Так откуда же бралось сопротивление, которое столько раз в нашей истории, несмотря на отсутствие постоянных институтов, ставило власти пределы? Где король Франции встречал единственную силу, вынуждавшую его считаться с ней? в людях, выражавших общественное мнение. Можно было бы показать, как в течение почти всего Средневековья руку королевской власти направлял клирик или, если можно так сказать, публицист, даже когда она, казалось, изо всех сил противилась подобному внушению». В этих нескольких строках много истины; можно разве что уточнить, что не одну только королевскую власть сдерживало это общественное мнение и что, с другой стороны, той же власти довольно часто удавалось обернуть то же общественное мнение на пользу себе.

В Средние века религия и мораль были понятиями нерасторжимо связанными, соединенными теснее, чем когда бы то ни было. Религия затрагивала все жизненные проявления; она направляла их в соответствии со своим законом и диктовала людям все их обязанности, даже общественные. Это доминирование или желание обеспечить себе таковое особо чувствовалось во времена Людовика Святого, когда тому благоприятствовали и проповедь нищенствующих орденов, и позиция королевской власти.

Стало быть, религия проникла глубоко в сознание всех людей и приучила их следовать всем правилам, какие она предписывала? в этом можно усомниться. Ведь в тот самый момент, когда проявлялась удвоенная забота о спасении душ и когда одни самоотверженно трудились над обновлением веры, а другие ощущали в себе прекрасное призвание свыше, когда в определенных группах населения широко распространялось благочестие, — тогда же, как в мыслях, так и в действиях иных людей порой обнаруживались удивительно смелые сомнения, сопротивление, оппозиция.

Обе тенденции — покорность религиозному чувству и стремление преодолеть его — в повседневной жизни неоднократно находили возможности для проявления.

Можно сказать, что для любого верующего через всю его духовную жизнь красной нитью проходят определенные ритуалы, установленные церковью. Каждый новый день, как и минувший, обязательно включал в себя следующие проявления набожности — и в частных домах, и в культовых зданиях: молитву и присутствие на мессе. В регулярном и методичном исполнении благочестивых обрядов миряне соперничали с клириками и монахами; можно сказать, что благодаря часословам, впервые появившимся в XIV в., каждый день любого христианина отныне был ритмизован и разделен, как у священников, определенными молитвами и текстами для чтения [328] Cм. Perdrizet . Le calendrier parisien à la fin du moyen âge. Paris. 1933. . Но, насколько можно судить по разрозненным свидетельствам, часослов был просто удобен, чтобы точнее, с большей надежностью и регулярностью определять и делать то, что фактически делалось уже давно в соответствии с устными инструкциями проповедников, исповедников и всех, кому полагалось печься о душах. Конечно, в XIII в. многие миряне, мужчины и женщины, принадлежащие к третьему сословию, рассчитывали, что их похоронят во францисканском облачении, и готовились к этому, ведя жизнь в строгости. Иные, особенно женщины, бывали даже на заутрене; однако благочестие требовало и многого другого, изо дня в день заполняя жизнь человека множеством обязанностей.

Пример того, насколько важным был религиозный фактор, можно найти в рассказах Жуанвиля о Людовике Святом. Король не довольствовался тем, что ежедневно слушал канонические часы с песнопением, реквием без песнопения, повседневную мессу либо мессу, посвященную святому, позже вместе с одним из своих каноников после обеда выслушивал благодарственную молитву, потом заупокойную службу, а далее вечерню и повечерие: все его действия в течение дня облекала религиозная мысль. Его любовь к народу, его любовь к справедливости были не более чем следствием и продолжением его любви к Богу. Свой «суд у дверей», позже названный «прошениями», он всегда творил по возвращении из своей капеллы, после мессы.

Верующие должны были не только присутствовать на обычных службах и читать ежедневные молитвы: они были также обязаны отмечать большие ежегодные праздники. Таких праздников было много, и они соотносились с событиями религиозной истории, которые следовало знать любому христианину.

Вечером накануне Рождества каждый укладывал в свой просторный камин специально подготовленное длинное и толстое полено, обугленные остатки которого сохраняли, чтобы зажигать летом в дни, когда можно было опасаться удара молнии. К этому празднику все отбеливали нательное, столовое и постельное белье, вынимали и приводили в порядок нарядные одежды, наводили чистоту в жилище сверху донизу. На службах, проводившихся с большой торжественностью, пело все духовенство и все верующие.