Владислав Иноземцев - Бесконечная империя. Россия в поисках себя

Однако еще более важным обстоятельством является тот факт, что Московская империя, по сути, и стала тем «коконом», в котором зародилась Россия в ее современном понимании. Особенностью становления России как государства стала синхронизация процессов консолидации исторических территорий новой метрополии и ее колониальной экспансии в земли, никогда не принадлежавшие к ней как цивилизационной общности. Сравнивая это с Европой, следует представить себе Кастилью и Леон, овладевшие Мексикой или Перу и лишь затем приступившие к присоединению Севильи, Валенсии и Гранады. Не сформировавшись как национальное государство, Московия превратилась в многонациональную империю, сочетавшую в себе крайне разнородные элементы. В центре находилась метрополия, властители которой воплощали в себе средоточие светской и духовной власти; к западу лежали древние города, являвшиеся историческими источниками русской цивилизации, но в новых условиях игравшие заведомо подчиненную и второстепенную роль; на восток простирались бесконечные колонии, быстро инкорпорировавшиеся в новое государство как его составная часть. Как бы это государство ни называлось, по своей форме оно представляло классическую европейскую империю того времени — но в ее структуре не существовало прочного национального центра (отчасти это образование опять-таки было похоже на Римскую империю, где этническая идентичность римлян была, видимо, менее значима, чем культурная, — только в русской истории роль культуры играла православная религия).

Специфика русского имперского транзита обусловила два важных следствия.

С одной стороны, империя, которая формально была учреждена в 1721 г. как российская, но по сути вполне уже сформировалась с присоединением Украины в 1654 г., не была империей, созданной Россией, — это справедливо ровно настолько же, насколько очевиден и тезис о том, что Россия не могла колонизировать саму себя. Именно этим данная империя отличалась от Испанской, Британской или Французской, которые были построены приблизительно в ту же историческую эпоху Испанией, Великобританией или Францией, но состояли при этом из самих данных государств как метрополий и из принадлежащих им колоний. Если, повторим еще раз, мы хотели бы рассуждать о русском государстве в той же «системе координат», в какой европейские историки рассматривают истории собственных стран, гигантская восточноевропейская империя конца XVII века должна была называться Московской империей, и никак иначе. Однако то обстоятельство, что «московскость» не была воплощением национального государства, требовало от империи продолжать «на ходу» выстраивать свою национальную идентичность, превращаясь в Россию. В результате, в отличие от европейских империй, в случае с Российской империей слово «российская» выступает обозначением этнонациональной определенности государства, а слово «империя» — ее политической формы. Речь на этом этапе идет не о России как создавшей собственную империю метрополии, но о России как государстве, существующем в форме империи . Если пользоваться формулировкой (на наш взгляд, появившейся вовсе не случайно) действующей Конституции Российской Федерации, согласно которой (ст. 1 п. 2) «наименования Российская Федерация и Россия равнозначны» [410](позже мы оценим значение этой идентификации), можно сказать то же самое и относительно равнозначности в прошлом понятий «Россия» и «Российская империя». Россия появилась как «сбросившая свою старую кожу» Московская империя, развивалась как империя и существует до сих пор как империя — какими бы современными и демократическими ни были ее институты (можно вспомнить, например, что в ХХ веке Британская империя управлялась в части Канады или Австралии с Новой Зеландией методами, которые не предполагали никакого насилия, обычно связываемого с империями, но от этого не переставала таковой являться). Имперская сущность России, которая никуда не исчезала с самого возникновения ее как единого государства, наиболее выпукло воплощалась, на наш взгляд, в том, что эта сложносоставная и полиэтническая страна никогда не строилась «снизу вверх», как это происходит в случае с федерацией или конфедерацией; ее границы в XIX–XX веках расширялись только войнами и захватами; ее воссоздание в 1918–1923 гг. потребовало полномасштабной «реконкисты», а современные границы утвердились через войны на Северном Кавказе в 1990–2000-е гг. Мирный выход отдельных составных частей или элементов империи из ее состава был редким явлением и считался элитой безусловно временным, причем элементы подобного мировосприятия встречаются и сегодня.

С другой стороны, Российская империя была государством, изначально «отягощенным» осознанием своей особой миссии. Возвышение Москвы происходило на фоне перемещения в пределы нового государства центра мирового православия; идеологически Московия была империей еще до того, как начала свою экспансию на восток или на запад — она концептуально выстраивалась как наследница обеих римских империй, а ее идеологи настаивали на том, что Московия представляет собой венец творения: «Третий Рим стоит, а четвертому не быти» [411]. Религиозно-мессианский элемент московской имперскости имеет прочное государственное основание: несмотря на то, что с начала XIV века киевские митрополиты перенесли свою резиденцию в Москву, реальный подъем Московии потребовал полной церковной «независимости»: в 1459 г. главы церкви стали избираться собором местных епископов с обязательного согласия московского князя, а начиная с митрополита Феодосия вообще перестали утверждаться в Константинополе [412]. По мере роста политических притязаний Москвы повышались и ее ставки в церковной «игре» — вплоть до введения патриаршества в первые годы масштабной экспансии на восток [413]. В результате в пределах русского государства сложилась ситуация, неизвестная Европе: национального государства как главной формы идентичности не существовало, и колонии постепенно воспринимались как составная часть страны, а не просто территории, управляемые в интересах метрополии; кроме этого, не существовало и наднациональной религиозной власти, а высшие церковные иерархи практически являлись ставленниками князей и царей. Таким образом, если в Европе того времени империя была особой функцией государства, его своеобразным политическим продолжением, то в Московии она выступала самим его содержанием, дополнительно подкреплявшимся религиозными авторитетами.

Однако даже если Россия сформировалась как империя не вокруг национального государства, а скорее вокруг относительно аморфного (хотя и постоянно усиливавшегося) политико-религиозного центра, стремление к определенной консолидации нельзя было недооценивать. Если исходить из того, что это уникальное образование стало реальностью к концу второй трети XVII века, в его дальнейшем развитии можно выделить два этапа. Первый, оценке которого, собственно, и посвящена эта часть нашей книги, можно условно назвать периодом колонизации и консолидации. Его важнейшими чертами являются, с одной стороны, последовательное освоение присоединенных восточных колоний, и с другой — столь же поступательная ассимиляция западных земель. Начнем с восточного направления.