Эрнест Лависс - История Франции в раннее Средневековье

Нашествия варваров вносят некоторые изменения в эту номенклатуру. Переименования, в котором имя собственника заменено именем святого, относятся к VII веку; в более ранних — на место латинского имени ставится варварское: Huldriciacus (Хулдрикиак), Childriciacus (Хилдрикиак). Позже вместо суффикса - acus , - anus — к имени владельца начинают прибавлять villa , villare , curtis : Theodenis villa (вилла Теодена) — Thionville (Тионвиль), Ramberti villare (деревня Рамберта) — Rambervillers (Рамбервильер), Arnulfi curtis (двор Арнульфа) — Harcourt (Аркур). Имена германского происхождения чаще попадаются на севере и северо-востоке, хотя и тут они в конце концов оказываются в значительном меньшинстве. В само понятие fundi они не вносят никаких перемен.

Тождество французских деревень с галло-римскими fundi — чисто топографическое. Village в современном смысле не есть римское учреждение.

То, что во Франции называется village, не есть только деревенский поселок: это 1) территориальная единица, 2) коммуна. В качестве коммуны она независима от городского центра, и хотя составляет часть департамента, администрация которого находится в этом центре, но часть — в том же смысле и на тех же правах, как и этот самый город. Как территориальная единица, она включает все, что не включено соседними деревнями. Всякая частная собственность заключается в деревне , и никогда деревня не входит в частную собственность.

Этот двойственный характер чужд сельским поселениям римлян. Тщетно искали в их языке слова, соответствующего идее современной европейской деревни. Наиболее близко к ней понятие vicus (вик), означающее группу обитателей — безразлично, в деревне или в городе. Но вик не был коммуной. Внутренняя организация, которую он мог создать, есть лишь слабая тень коммунальной. Единственной коммуной в древности был муниципий, охватывающий большую зависевшую от него территорию. Вик, кроме того, не был и территориальной единицей, ею опять-таки был муниципий, в нем — паг, а в паге — fundus . Недвижимость заносилась в кадастр, как составляющая часть такого-то пага или fundi — никогда не вика. Но вик или несколько виков могли составить часть fundi .

Существовало два рода виков, состоявших: 1) из свободных людей и собственников; 2) из держателей земли, связанных обязательствами более или менее рабского характера. Первые не входили в fundus , но, кажется, таких было немного. Деревни, вышедшие из fundus , считаются тысячами, тогда как других очень мало. Вероятно, вики свободных людей состояли из ремесленников и купцов. Во всяком случае, мы знаем, что число их уменьшалось в пользу виков, включаемых в fundus . Таковы были итоги эволюции, приведшей под конец Империи к исключительному преобладанию крупной собственности.

Это явление вовсе не противоречит факту устойчивости fundi . Он не терял своей индивидуальности, соединяясь с соседним в одних руках. Притом земельная собственность могла состоять и не из смежных владений. В Галлии они представляли особенную чересполосицу. Протяжение их было очень различно. Наследство, состоящее из 50 десятин луга, 100 дес. виноградников, 200 дес. полей, 700 дес. леса — в глазах Авзония было скромным состоянием. Домены Сидония Аполлинария представляли очень пеструю картину: один состоял из полей, лугов, виноградников, другой включал виноградники, оливковые плантации, равнину и холм, третий — леса и пастбища для многочисленного скота. Все это предполагает значительные пространства. Правда, речь идет об Аквитании, и мы должны считаться с разницей, которая существовала между рано колонизованными странами, где земля была разделена на малые участки, и теми, где сохранилось положение вещей, предшествовавшее римскому завоеванию. Здесь крупная собственность уже создалась, ей предстояло только увеличиваться, с одной стороны, разработкой пустошей — saltus , которые закон по праву завоевания отдавал тому, кто их разработал, а с другой — всеми законными и незаконными средствами, которыми располагали сила и богатство.

Борьба между крупным и мелким собственником бывает всегда неравной, тем более в описываемую эпоху. Крупный домен представлял не только совокупность разнородных земель. Это вместе с тем целый мирок, обеспеченный всем, населенный не только земледельцами, виноделами и пастухами, но и всевозможными ремесленниками: булочниками, столярами, ткачами, шорниками, каменщиками и т. п. Независимые группы подобных работников были редки. Домен должен был удовлетворять себя сам. Перед этим скоплением ресурсов мелкий собственник был бессилен. Он имел больше расходов, меньше благ и в конце концов, в целом ряде своих потребностей находился в зависимости от своего грозного соседа. Всякое предприятие требовало от него больше риска при меньших шансах возместить свои потери. Лишившись капитала, он не имел кредита. Монетное обращение было слабо, процент высок, несчастный случай мог погубить все будущее. В эпоху непрерывных политических катастроф разорение было неизбежно. Это и произошло во вторую половину III века. Дурные стороны фискального режима довершили зло.

Недовольство выразилось в мятежах: в Африке — в движении донатистов, в такой же мере социальном, как и религиозном, в Галлии — в движении багаудов, настоящей жакерии. Страна уже с конца II века была добычей разбоев. Нужна была вся энергия Септимия Севера — тогда легата Лионской, чтобы подавить это зло. Багауды в собственном смысле слова появятся через 100 лет. К сожалению, их история малоизвестна; мы даже не знаем хорошенько, как объяснить их имя, взятое ими из кельтского и не забытое во французской деревне и доныне [251]. Под этим именем группировалось все, что было в Галлии праздношатающегося бездомного народа — все те, кого выбросило из социальных рамок отчаяние, дух приключений: неоплатные должники, обезземеленные крестьяне, беглые рабы. Впервые багауды упоминаются в 286 году при Максимиане. Затем мы не слышим о них весь IV век. Восстановление императорского авторитета усмирило их. Они снова появятся в эпоху нашествий. В 407 году они оспаривают у римской армии проход через Альпы и продают его за ее же добычу. В 435 году они высказываются за узурпатора Тибато. В 441 году зараза захватила Испанию. В течение десяти с лишним лет испанские багауды дают работу римским полководцам и вестготским вождям. Священник Сальвиан, свидетель этих событий, видит в них как бы хроническое бедствие, ответственность за которое, не колеблясь, возлагает на неправды сильных людей. Как бы недоверчиво ни относились мы к его декламаторским выходкам, — здесь он вряд ли преувеличивает.

Порабощение сельских классов совершалось разными путями. Одним из самых обычных являлось расширение личного патроната. Как римляне, так и галлы до завоевания практиковали патронат, теперь он все более расширяется на область гражданской жизни. Этот обычай очень естествен в иерархизованном обществе. Пока сохраняется неприкосновенной идея государства, он сравнительно безвреден, но с ее разложением он становится чрезвычайно опасным. Деспотические правительства не всегда являются теми, которым больше повинуются. Примером этого может служить поздняя Империя. Она не имела власти над аристократией, сильной своими богатствами и местными связями, дух независимости в которой сама эта Империя развивала, ставя ее выше представителей центральной власти. Сенаторы, подсудные губернатору провинции в гражданских делах, в уголовных — зависели только от государя и его непосредственного представителя, префекта претория; стало быть, — от властей слишком далеких, чтобы быть реальными. Гарантированная им безнаказанность объясняет те злоупотребления, в которых они повинны, и из которых самым обычным был захват чужой собственности, присвоение земли обманом или насилием, вопреки всяческому праву, вопреки решениям трибуналов. Напрасно призывали императоры своих чиновников бороться с насильниками: они умели обезоружить самих чиновников, делая их бессильными попустителями или сообщниками.