Эрнест Лависс - История Франции в раннее Средневековье

Рим сам открывает им свои армии, и это одна из самых опасных форм «варварского нашествия». Иные императоры сознают эту опасность. Проб, набрав 16000 аваров, постарался рассеять их по разным провинциям, смешивая с другими солдатами. «Не следует, — говорит он, — чтобы видели, чем Рим обязан варварским вспомогательным отрядам». Храбрые в сражении, они плохо подчиняются дисциплине, остаются насильниками, грабителями, наводя ужас на население, которое они должны защищать. В 69 году, когда Вителлий вступал в Рим, вид солдат, «покрытых звериными шкурами», поразил римлян. Когда с ними шутили, или когда нечаянно толкали при встрече, они тотчас выходили из себя, кидались на толпу с ножами. С римскими легионерами у них постоянные ссоры, которые едва-едва не доходят до настоящих сражений. Их верность ненадежна. Самые грозные противники Рима — Арминий, Марбод, Цивилис, Ганнаск жили в Риме и служили в его армиях. В 357 году, когда Юлиан готовит поход, одна шайка аламаннских литов неожиданно бросается на Лион II, не будучи в состоянии туда проникнуть, грабит окрестности. В 377 году лентии переходят Рейн, чтобы грабить Галлию, потому что один из их людей, служащий в императорской гвардии, уведомил их, что к этому представляется удобный случай, так как Грациан едет на восток. Эти германцы на римской службе претендуют уже распоряжаться судьбами Империи: в 360 году они провозглашают императором Юлиана, поднимая его на щиты по германскому обычаю.

Этих чужеземцев вводят не только для защиты Галлии, но и для ее обработки. Разве не явится спасительным для благосостояния Империи привлечение к земле этих сильных работников в эпоху, когда мелкие собственники бегут с нее? Так думает государство, которое селит их на своих землях и предлагает делать то же частным лицам. Современники хвалят его за это. «Благодаря тебе, Максимиан Август, — пишет панегирист, — франк, покорившийся нашим законам, возделал покинутые поля нервиев и тревиров; ныне, благодаря тебе, Константин Цезарь, все что оставалось невозделанным в округах Амьена, Бове, Труа и Лангра — зазеленело трудами пахаря-варвара». Разве не заключается величайшая победа в том, что они «возделывают землю, которую опустошали?». «Пусть салий, — говорит Клавдиан, — обрабатывает наши поля, пусть сикамбр перекует меч на серп!».

Но варвары не удовлетворяются тем, чтобы пополнять нижние слои населения и армии. Они уже оспаривают у римлян почести, общественные должности и особенно — командование в армии. Кажется, Константин стал первый давать им высокие должности, вплоть до консульства. Юлиан, упрекавший его за это, делал то же самое. При Констанции — франки уже многочисленны и могущественны при дворе. Читая Аммиана Марцеллина, видишь, что во второй половине IV века армии — в руках германских офицеров и генералов. Особенно поучительна история Хариетто. Это — варвар-авантюрист, привычный к драке и разбоям. Однажды он покидает родину, поселяется в Трире и решает защищать против варваров города Галлии. Он нападает в лесу на шайку сонных и пьяных германцев, отрезает им головы и приносит их жителям Трира. Скоро он делается вождем отряда таких же разбойников, как он сам, идет на службу к Юлиану и через несколько лет получает важную команду в обеих Германиях.

Раз варвары стали полководцами и консулами, отчего бы не пойти и выше? В III веке сын гота и аланки Максимиан становится императором, скрывая, однако, свое происхождение. Галлиэн женат на дочери маркоманского короля Пипаре. Он «состарился в любви к варварской женщине», — говорит его современник. Боноз, который в царствование Проба узурпирует власть в Галлии, женат на готке королевского рода, Гуниле. В следующий век многие варвары протягивают руку к власти: Магненций, Сильван — изменивший этому самому Магненцию, Арбогаст, опекун Валентиниана. Феодосий справился с Арбогастом, но это не изменило его политики. Умирая, он поручил своих детей и охрану Империи вандалу Стилихону. При Стилихоне многие варвары — Гонас, Трибигильд, Фравитта, Сарус командуют армией. Из детей Феодосия Гонория был зятем Стилихона, Аркадий — франка Бауто.

Эти германцы, наполняющие армии, деревни, захватывающие общественные должности — не сознают близкой гибели Рима и своей роли в ней. Как удачно замечено, Империя была для них не врагом, а открытой карьерой: отдельные личности, семьи, шайки, племена приходили «искать здесь счастья». В царствование Феодосия вестгот Атанарих, посетив Константинополь, сказал: «Несомненно, император — земной бог, и кто поднимает руку против него, заслуживает смерти» [305]. Пусть они опустошают провинции, разбивают армии, — культ Империи устанавливается и у них. Как и римляне, они не представляют себе, чтобы ее существованию мог наступить конец. Они часто восстают против данного императора, но им и в голову не приходит мысль уничтожить императорскую власть.

Со своей стороны, римляне вовсе не относятся к ним с систематической ненавистью. Панегиристы только выражали общее мнение, когда благодарили императоров, наполнивших варварами легионы и провинции. Руководители римской политики рассчитывали, что варвары, постепенно дисциплинируемые, покоряемые, отдадут на служение Риму свои силы, гордились этим делом обуздания дикой, страшной мощи. Просвещенные, широкие умы считали уже разрешенной грозную проблему варварской опасности, которая три века назад тревожила душу Тацита. Несомненно, грубые нравы варварских солдат, блестящая карьера их офицеров — вызывали и раздражение, и зависть. Сам Рим принимал странный вид: законы 397, 399 и 416 годов запрещают носить длинные волосы, сапоги, штаны, — все эти германские моды, которые иногда вводили сами императоры. Но все это не могло заставить забыть те выгоды, которые получал Рим, принуждая Германию для него сражаться и пахать. Только позже, когда готы вступили в Рим, когда варвары расположились хозяевами в провинциях, иллюзии рассеялись. Тут впервые заметили, что эта политика, которую считали такой искусной, отдала все в руки варваров. «Сам Рим, — говорит поэт того времени, Намациан, — предан был солдатам в звериных шкурах. Он был в плену прежде, чем его взяли…».

Около 400 года иллюзия еще была жива. Один из лучших патриотов эпохи Клавдиан воспевал победы и доблести Стилихона. А он любил искренно Рим: «Только Рим принял в лоно свое побежденных, II, подобно матери, а не царице, покрыл одним именем все человечество. Покоренных им он сделал своими гражданами, он соединил священными узами отдаленнейшие народы. Благодаря его мирной политике мы всюду находим родину и составляем единый народ. Никогда не будет конца римскому господству» [306].