Андрей Ганин - Семь «почему» российской Гражданской войны

Наш штаб не имел перевозочных средств. Гражданская война 1918– 20 гг. была «войной на рельсах». При развале российской армии в конце 1917 года на театре войны (т. е. в западных губерниях и в Румынии с Бессарабией) осталось великое множество повозок и лошадей; прочие же части России оказались обездоленными в 1914–16 год повторными сдачами перевозочных средств по военно-конской и военно-повозочной повинности. Поэтому ни Добровольческая, ни Красная армии почти не имели обозов – поезда служили вместо армейских, корпусных, дивизийных [1739]и полковых транспортов и обозов и были подвижными жилищами для штабов и иногда даже для войск. В Киеве наш штаб бросил автомобили вследствие отсутствия бензина, резины и запасных частей. И мы в поезде имели лишь экипаж командующего армиею и 2 повозки для фуражиров (которые закупали не столько фураж для этих шести лошадей, сколько продовольствие для 200 человек). Но у Тирасполя стоя, наш комендант раздобыл несколько повозок; мне досталось три: одна под офицерские вещи (на ней ехала Милочка, не выпуская из рук заряженного карабина), вторая под канцелярию и писарские вещи и третья – воловья запряжка – под топографические карты. Волы пристали после первых 50-ти километров пути, и мы их бросили, уничтоживши карты. На походе мы раздобыли сани-дровни, чтобы везти наших больных, заразившихся сыпным тифом, потому что тираспольский военный госпиталь, вывезя всех сыпнотифозных, не имел возможности на ночлегах их изолировать – мы все спали вперемежку с сыпнотифозными.

Милушин брат Миша заболел первым, а за ним и другой ее брат, а также и мой брат; к ним присоединились князьки Святополк-Мирский и Абамелек, киевские юноши, которых отрядили ко мне чертежниками. В конце похода наступила оттепель, и кони едва волокли по грязи дровни с пятью больными, но я сказал старшему писарю Иванову (отличный сотрудник мой, из бывших полицейских), что расстреляю его, если он бросит нашу молодежь на большевицкую расправу. Иванов довез всех до польских госпиталей.

В строевом отделении штаба по-прежнему числились полковник Збутович и подполковник Кобылянский; к капитанам Михайловскому и Образкову добавился капитан Львов, мой давнишний помощник; в последний момент в Одессе попросился ко мне поручик Штайгер [1740], с которым мы так холодно расстались при демобилизации 15-й дивизии; к прежним четырем оперативным мальчикам добавился юный поручик Тарновский; поручик Циммерман и военный топограф дополняли состав отделения – итого со мною 14 человек и сверх того 5 писарей и чертежников. На походе мы все шагали, не выполняя штабных функций, а на ночлеге работали мы с Циммерманом, три старших офицера сменялись ночью каждые два часа в качестве дежурных по строевому отделению, пять младших офицеров и писарь Иванов окарауливали ночью наш обоз и коней; мои штаб-офицеры работы не несли.

Не имея верховных лошадей, мы не могли следовать за экипажем, в котором на походе передвигались генерал Бредов и полковник Штейфон. Следовать же за ними на нашей повозке было невозможно: в колонне все пропускали генеральский экипаж, но повозку нашу затирали. Поэтому штаб мог работать только на ночлегах. Но, отшагавши в течение целого дня, нелегко было работать бо́льшую часть ночи.

Армия проходила в день около 35 верст (в среднем). Если для одиночного человека это – большой переход, если для маленького отряда это – форсированный переход, то для армейской массы это – переход сверхсильный. Вытягивание в колонну, мучительно медленное движение без большого привала (каждая часть останавливалась на привал по своему усмотрению, давая себя обогнать задним и затем, в свою очередь, обгоняя их, когда они станут отдыхать), размещение по квартирам – все это поглощало 16–17 часов. Потом начиналось приготовление пищи по хатам, печение коржей вместо хлеба и раздобывание

«самогона», необходимого для подкрепления сил (случилось, что даже Милочка, никогда хмельного не бравшая в рот, выпила, по общему настоянию офицеров, чуть ли не 3/ стакана этой отвратительной сивухи,

4 потому что ее силы уже пришли к концу). Ужин был единственной едой в течение суток – на походе жевали мы коржи. После ужина оставалось часа 4 на сон. Спали вповалку, не раздеваясь и держа оружие наготове.

Второй ночлег был в д. Быхватинцы. Спуск в деревню был так крут, что повозки были оставлены на дороге, а под кров отправились лишь люди и кони. Возвратившись наутро к повозкам, мы узнали, что несколько караульщиков, спавших на возах, замерзло насмерть.

На третьем переходе пришлось вступить в бой с бронепоездом и красной пехотой, пытавшимися преградить нам переход через железнодорожную линию Слободка – Рыбница. Артиллеристам пришлось израсходовать несколько снарядов – а их было счетное число сотен на всю армию. В тот же день и полковник Попов сразился с неприятелем, наседавшим сзади.

В конце четвертого перехода хвост колонны заночевал на дороге – в селе не было места. Я с вечера пошел к своему начальству, чтобы писать приказ на следующий день и вообще нести свои обязанности, и я думал, что обозы утрясутся и втиснутся в село, рассчитывая при этом, что 12 моих офицеров сумеют позаботиться о моей жене. Милочка сперва заснула на подводе, а потом продрогла, когда проезжавший казак украл покрывавший ее резиновый плащ. Тогда Милуша в полночь отправилась меня искать, инстинктом, в полной темноте, в лабиринте деревенских улиц нашла она дом, где помещался генерал. Я ее чем-то накормил и нашел на полу местечко, где она могла заснуть. Этот ночной подвиг избавил ее от гибели или, во всяком случае, от большой опасности: на рассвете красная конница отхватила часть обозов, заночевавших вне села, другая часть их в панике бросилась в деревню. К счастью, красные захватили и обоз Волчанского партизанского отряда; тогда отряд вспомнил о своей былой боевой энергии и смелой атакою отбросил красных и отбил свои повозки и часть иных обозов. Но все же красные увели с собою и богатую добычу и немало офицеров, солдат и женщин. Это неожиданное нападение удалось потому, что штаб не имел средств вести разведку, а войска не имели сил выставлять сторожевое охранение. Лишь плохое качество красных войск и командования ограждало нас от каждонощных подобных сюрпризов.

Пятый переход закончился в м. Семидубы [1741]. Генерал Бредов дал армии дневку. Во-первых, она устала, а во-вторых, надо было привести ее в состояние годности для боя: нельзя было не предвидеть, что на линии Жмеринка – Могилев-Подольск[ий] нас встретят красные войска. Были собраны все командиры полков, отдельных батальонов, команд и т. п. – от этих воинских частей уцелели лишь штабы, большие обозы и малое число бойцов. Генерал Бредов распределил всю эту мелочь между полками дивизии, а эти полки приказал переформировать в трех- и даже двухбатальонные в соответствии с наличием людей. Под страхом предания полевому суду вся реорганизация должна была быть закончена в течение 4-х часов.