Андрей Ганин - Семь «почему» российской Гражданской войны

Расстрел этих двух коммунистов – это только наглядный пример того, как работала наша Ч.К. и как выносились там смертные приговоры. Относительно последнего у нас имеются некоторые сведения. Случайно член Ц.К.В.С. [1768]Мицкевич был один раз на заседании «Тройки» (т. Тарашкевич и два т.т. из Особого отдела Зап[адного] фронта), где выносились смертные приговоры. При этом совершенно не рассматривались дела приговариваемых, не было их дел даже на столе, а по памяти выносились приговоры. Были случаи, когда никто из присутствующих не знал, в чем обвиняется такой-то. Тогда спрашивали об этом одного или другого сотрудника и заносили фамилию арестованного в список подлежащих расстрелу. Мицкевич сначала думал, что это какое-нибудь предварительное совещание, но потом выяснилось, что это было официальное заседание «Тройки». Было ли и больше таких заседаний, нам неизвестно.

Однако со слов сотрудников Ч.К. известно, что иногда члены «Тройки» и представители Особого отдела прямо-таки заходили в камеру, спрашивали арестованных, в чем они обвиняются, и тут же отводили одних направо, других налево. Одна из этих партий немедленно отводилась на расстрелы. Некоторые спасались тем, что скрывались за дверью. Между прочим, это имело место в Минской Ч.К. в ночь с 28 на 29 июля. Подлежащие расстрелу иногда тут же в камере разувались и раздевались. Потом служащие Ч.К. в присутствии арестованных шумно делили между собой их имущество.

Был случай, когда отправляемого на расстрел шофера случайно опознали сотрудники Особого отдела, засвидетельствовали его непричастность к контрреволюции, и он был освобожден, кажется, стал работать в Особом отделе (подробные сведения у тов. Дронгошевского из Особого отдела Ч.К.).

Сколько было таких расстрелов, где какая-нибудь случайность не могла спасти жизни ни в чем невинных, трудно сказать, но, судя по приемам «Тройки» и по расстрелу упомянутых коммунистов, можно утвердить, что это были не единственные случаи.

Приговоренные к расстрелу иногда могли выкупиться. Это делалось официальным путем. Назначалась определенная сумма в 40 или сколько там тысяч. В случае взноса – освобождался, в случае невзноса – расстреливался. Так был расстрелян некий Футер, за которого был назначен выкуп в 40 или 60 тысяч, но эта сумма своевременно не была внесена.

В Минске упорно циркулировали слухи, что на почве выкупов там развивалась «спекуляция». Рабочие возмущались, что таким образом богатые спекулянты могут освобождаться, а бедные подлежат расстрелу.

Заложники брались направо и налево без всякого толка. Среди них есть много дряхлых старух и молодых девушек, никакой цены как заложники не представляющих. Часто арестованные, к которым нельзя применить никаких обвинений, без всякого разбора зачисляются в число заложников. Их больше сотни находится в Смоленской тюрьме. Проконтролировать заложников нам не дала Ч.К. Литбел возможности.

При обысках отнимались без разбора ценные вещи, платье, одежда, продукты, деньги, без установления определенных норм. Все это не сдавалось согласно состоявшемуся решению в Продком и Народный банк (или казначейство), а хранилось в Ч.К., причем имущество хранилось в беспорядочном состоянии.

При эвакуации Ч.К. больше, чем другие учреждения, поддавалась панике. В Минске еще в первых числах июля она погрузилась, и лишь усилиями Совета обороны Литбел была часть ее снята с колес и опять водворена на свое место. После этого еще целый месяц она работала в Минске. В Бобруйске случилось то же самое. Когда был дан приказ о том, чтобы учреждения в течение 24 часов эвакуировали свое ценное имущество и дела, Ч.К. поспешила вся бежать из города на вокзал. При этом отдельные сотрудники Ч.К. выскакивали на улицу с револьверами в руках и насильно, без всякого разбора, забирали для себя лошадей и подводы (таким образом была задержана лошадь, на которой ехал и[сполняющий] об[язанности] минского губвоенкома член Сов[ета] обороны Бобруйского узла т. Муклевич). Несмотря на категорическое запрещение Центра и на неоднократный протест местных органов, заведующих эвакуацией, Ч.К. все-таки вывозила мебель, кровати и проч. Председатель Ч.К. т. Тарашкевич вместе с представителями Особого отдела Запфронта и большинством сотрудников сейчас же уехал, меньшинство осталось на колесах и этим создало паническое настроение и среди некоторых других учреждений. Это сделала Ч.К., несмотря на то, что Ц.К. Литбел, Президиум Губревкома, Совет обороны Бобруйского узла и другие советские органы остались в городе и продолжали работать.

Очевидно в паническом состоянии перед своим бегством председатель Ч.К. Литбел вместе с представителем Особого отдела Зап[адного]фронта Антоновым, как утверждали некоторые сотрудники Ч.К., в пьяном виде произвели безобразную экзекуцию над приговоренными к расстрелу. Прежде, чем расстрелять их, они издевались над ними настолько, что некоторые сотрудники по этому поводу даже выразили протест перед Ц.К. Литбел. Когда ничего не удалось выпытать, семь человек были расстреляны; в живых оставлен только Глуховский, мать и отец которого на его глазах были расстреляны. Трупы расстрелянных были оставлены на дворе Ч.К., в подвале, не зарытыми в землю. Вся Ч.К. уехала на вокзал. Если бы на следующий день пришли легионеры, они нашли бы эти обезображенные трупы. Так как среди расстрелянных были видные члены польской организации, польские контрреволюционеры использовали бы превосходно эти трупы в своих целях и на всю Европу кричали бы о новом зверстве как доказательстве морального растления большевиков.

Учитывая это, Ц.К. Литбел поручил Мицкевичу добиться, чтобы трупы были похоронены. Об этом Мицкевич говорил с т. Эйдукевичем, временным заместителем Тарашкевича, и в следующую ночь трупы были вывезены за город и зарыты.

По пути в Смоленск 10 человек арестованных бежало. В ответ на это было расстреляно на различных вокзалах на глазах публики 7 человек. Расстреливались без разбора. В числе расстрелянных имеется агроном Жаба, о котором Ц.К. Литбел слышал очень хорошие отзывы. Расстрелы эти вызвали большое возмущение видевших это наших товарищей.

Потом Тарашкевич с удовлетворением заявил, что им расстреляны у нас 167 человек. Это должно служить доказательством того, что таким образом искоренена в Белоруссии контрреволюция. На самом деле бессистемными расстрелами направо и налево при той обстановке, какую мы видели, было лишь усилено враждебное отношение населения к советской власти, и не только среди буржуазии, но и среди рабочих. До глубины души были возмущены поведением Ч.К. даже многие партийные тов. тов. Нам стоило немалых усилий, чтобы успокоить Минский рабочий полк, который готов был разнести Ч.К.