Андрей Ганин - Семь «почему» российской Гражданской войны

Об этом Сахаров официально уведомил всех союзных представителей. Главный и опасный нарыв, сидевший в нашем тылу, лопнул в самое опасное для нас время и обрек на ужасы голода и мороза десятки тысяч людей. Вместе с тем гибнут и все эшелоны с запасами снабжения, растянутые между [Ново-]Николаевском и Иркутском. К несчастью, Сахаров еще более ухудшает положение, грозя чехам принятием против них решительных мер. Надо спросить, чем, где и с какими последствиями.

Подражая немцам, можно только молиться «Боже, покарай чехов!» и добавлять и «спаси наших».

Остановить чехов некому, а, главное, им нужно вывезти все награбленное в Сибири добро, под которое заняты тысячи вагонов.

Подал Розанову доклад о необходимости ходатайствовать перед союзниками, чтобы чехов от Харбина свернули на Чань Чунь и Дайрен, дабы этим избавить Дальний Восток от этой грозы.

30 ноября. Непременно убедился, что по сущности здесь нет ни командования, ни штаба округа, ни штаба крепости; вместо них какие-то хилые и туманные подобия – такие же мельницы без жерновов, какие я видел в Омске. Чтобы это излечить, нужны соответствующие люди, а их меньше, чем если бы кот наплакал. В штабе округа есть еще два-три старых офицера и хороших работника, а штаб крепости – сплошная помойная яма, погрязшая в осведомлении и шпионстве за своими же русскими учреждениями и начальниками; при этом имею уже данные считать, что часть нашей агентуры служит одновременно и в разных союзнических разведках; сие по теперешним нравам весьма понятно – мы платим сибирскими, а союзники – в валюте; родина же, честь и все прочие стеснительные принципы давно уже позабыты этой стервятиной.

С Запада получены неприятные сведения о крахе Юденича; как и всегда, беда не приходит одна.

Семенов все же отозвался на мой призыв поддерживать адмирала; за его приказ всеми силами подняться на помощь Верховному правителю и главнокомандующему ему многое можно простить. И опять грызет подлое сомнение «а не поздно ли уже?»

Семеновцы рассказывают, что, по их сведениям, Семенову-Мерлину предложен пост министра иностранных дел в кабинете Пепеляева [1897], сменившего Вологодского, играют, очевидно, на его службе военным агентом, но то впечатление, которое он на меня произвел здесь во Владивостоке, не дает права радоваться такому назначению – фат, бабник, любит широкий и разгульный образ жизни.

Прибыли сюда Дитерихс и Хрещатицкий, понюхали и, кажется, собираются в Харбин. Дитерихс, конечно, безопасен, ну, а от Хрещатицкого можно ожидать любой гадости, в особенности, если это сопряжено с возможностью на этом заработать.

1 декабря. Говорил по аппарату с Гинсом [1898]; положение похоже на катастрофу; узнал новый состав министерства; министром финансов назначен Бурышкин [1899], а внутренних дел – Червен-Водали [1900]; два очень печальных недоразумения [1901], особенно же Поль Буре [1902]в роли руководителя финансов в такое исключительное время; не только на меня, но и на других сей стилизованный фрукт нового поколения московского купечества произвел впечатление шута горохового (его и прозвали в Омске Поль Буре).

Такое же недоразумение и Червен-Водали, или по омской же кличке Червен Водолей – по его привычке говорить долго и монотонно на манер журчащего фонтана. Лично он, по-видимому, идейный и порядочный человек, но ведь этого очень недостаточно для такой чудовищной работы, какая ложится на плечи министра внутренних дел. Остались Петров и Шумиловский.

С чехами временное перемирие; Гирса полуизвинился за свой меморандум, но это только в области обмена нотами. Паровозы по-прежнему все у чехов, а наши эшелоны, брошенные на станциях, обречены на гибель – этого, кажется, уже не устранить. Сильные духом, конечно, пробьются, а все остельное погибнет и попадет в красные лапы.

Получая последние приказы Сахарова, был готов выть от отчаяния; нужно же было получить это Божеское наказание с багажом командира дисциплинарной роты на положение главнокомандующего в самые тяжкие для нас дни.

Выпущены приказы о всенародном (!!) ополчении и об образовании в течение 48 часов губернских, уездных, волостных, деревенских комитетов обороны. Только бетонная голова этого пустобреха могла додуматься до такой ахинеи.

Особенно замечательны эти 48 часов при сибирских условиях оповещения и снабжения и при остро враждебном отношении к нам подавляющего большинства крестьянского населения.

Недурны также подробные указания по части обнаружения и обезвреживания большевиков и им сочувствующих. Нет никакого сомнения, что все это рождено и разработано двумя родственными душами и двумя скорбными главами: Сахарова и Иванова-Ринова.

Вся эта химера возглавлена всероссийским инспектором народной обороны с соответственным управлением. Инспектором, конечно, вылез особо падкий на такие места Голицын, отправившийся немедленно в тыл для организационной работы, ну, а что касается помощника инспектора, то, узнав, кто он, я буквально ошалел; оказалось, что это Кронковский [1903], бывший у меня в 70 дивизии [1904]в чине поручика и заведывающий офицерской столовой штаба дивизии, прилизанный и обходительный полячок, примазавшийся к Сахарову и сделавший на этом быструю карьеру.

Приходил ко мне Хрещатицкий, тоже инспектор тыловых формирований, неизвестно для чего подличал и лгал, уверяя, что он сам был всегда против такого назначения, но вынужден исполнять приказ; одновременно задавал разные кляузные вопросы, стараясь выпытать что-нибудь, чем можно было бы подковырнуть Розанова (тот принял его очень холодно и не разрешил ему мешаться в дела и распоряжения округа).

Старания очень глупые, ибо ему не могут быть неизвестны мои старые дружеские отношения с С.Н. и как я раньше смотрел и смотрю на все его, Хрещатицкого, махинации и спекуляции.

В очень корректной форме я ему высказал очень много неприятного и предупредил, что если будет мешаться в наши распоряжения, то придется его выслать из пределов округа.

Вечером говорил со Ставкой по поводу ускорения назначения Бурлина и отправления его во Владивосток; нужно, чтобы возможно скорее в штаб округа прибыл он, постоянный его начальник.

Просил также прислать с Бурлиным Кондрашева [1905]и других наших приамурских офицеров, а если можно, то и нашего генерала Волкова [1906].

2 декабря. Отправил Бурлину длинную телеграфную записку с изложением тех вопросов, которые надо было разрешить в штабе адмирала, и с указанием таких полномочий, которые надо было дать командующему войсками округа.

Передача военной разведки в штаб округа по-прежнему тормозится. Серьезно говорил по этому поводу с Розановым, довел до его сведения кучу весьма сомнительных махинаций его серого кардинала, но безуспешно, вера в талант Крашенинникова непоколебима.