Андрей Ганин - Семь «почему» российской Гражданской войны

Моему пессимизму чудится, что распоряжение союзного командования сделано в угоду чехам и нам в ущерб, да еще какой! Теперь чехи – законные хозяева на магистрали и могут делать что угодно, оставаясь на законной почве. Ждать от них благородства и человеческого отношения к нам, нашим нуждам и страданиям нет никаких оснований. Конечно, эта мера как будто бы возлагает на них нравственную ответственность, но если бы они были способны на такие гуманитарные призывы, то поступили бы надлежащим образом с самого начала и нашли бы какое-то среднее решение, вполне выгодное для них самих и в то же время не губящее несчастные русские армии и десятки тысяч наших беженцев.

Семенов выступает в роли государственного деятеля, отдал приказ о созыве совещания по продовольственным и общеорганизационным вопросам с приглашением общественных и профессиональных представителей; это хотел сделать Розанов, долго с этим носился, а Семенов-Мерлин схватил эту идею и осуществил ее в Чите. В теории надо было бы радоваться крупному проявлению изменения читинского каторжного режима, но в действительности при созыве совещания под главенством архи-одиозного Афанасьева нет никакой надежды ожидать от этого каких-либо положительных результатов.

1 января [1920 г.]. Не мог отказать Розанову в его просьбе и отправился назад во Владивосток; везу с собой генерала Иностранцева [1959], вагон которого сгорел во время пути [1960]и который ухитрился бросить где-то адмирала и «уехать в отпуск». Мои владивостокские перспективы очень нерадостны.

По тому, что я там видел и узнал, мне представляется весьма вероятным и недалеким по времени, что Семенов уберет Розанова и посадит на его место Калмыкова; об этом еще при мне носились какие-то смутные предположения (особенно после приезда Вериго и его поездки в Хабаровск).

С назначением Семенова главнокомандующим такая комбинация более чем возможна, так как положение Розанова и его удельный вес в Чите, вообще достаточно шаткие, очень сильно упали после перебежки к Семенову Семенова-Мерлина, очень нерасположенного к Розанову.

Хорватовское окружение тоже считает, что возвышение Семенова должно вызвать соответственный подъем в положении его хабаровского «младшего брата», который давно уже тяготится ограниченностью своей сферы действий и, конечно, сделает все, чтобы скакнуть в командующие войсками Приамурского военного округа.

2 января. Поезд идет очень медленно; вся линия занята китайскими солдатами. Товарных поездов не видно ни на станциях, ни в пути; весь вагонный парк или на западе, или на южной ветке. В пути нет никакого осведомления; настроение подавленное, все мысли к западу от Иркутска; вспоминаются картины уральской и челябинской эвакуации, а в ночных мыслях восстают бесконечные линии наших эшелонов, брошенных вдоль сибирской магистрали без топлива и без довольствия и отданных на смерть от мороза, голода и красных палачей.

Одновременно грызет вопрос: может ли Семенов измениться, а главное вышвырнуть от себя свое прежнее каторжное, грабительское, из палачей составленное окружение? Первые его шаги дают отрицательный ответ; нет особой надежды и на японцев, которыми он только и держится и которые не могли и не могут не знать всего того, что творилось и творится этой шайкой. А ведь в этом единственное спасение, так как с Семеновым, окруженным порядочными советниками и исполнителями, можно было бы еще помириться.

3 января. Приехал во Владивосток и опять наткнулся на забастовку.

Уколол С.Н., указав ему на бездействие его хваленой контрразведки, которая допустила подготовку и осуществление забастовки; прежде самый посредственный жандармский офицер так не опростоволосился; а все потому, что все внимание агентуры направлено не туда, куда следует. Посему паки и паки рекомендовал выделить военную и антибольшевистскую контрразведку и передать ее в ведение Смирнова, у которого зашевелятся те остатки старого жандармского управления, которые бездействуют или растрачиваются на бесполезную работу у Крашенинникова.

Примечательно то, что настоящая забастовка идет под лозунгом: «Долой реакцию и интервенцию»; это пахнет прямым руководством из Москвы, агенты которой искусно просочились в наш край и энергично здесь работают (по мнению Циммермана [1961], немало их сидит уже во Владивостоке и работает под самым носом нашей контрразведки).

Говорил по этому поводу с Розановым; выслушал повторение старых уверений, что К[рашенинников] в полном курсе дела и при его деятельности не может быть ничего подобного; кое-что, конечно, есть и в соответственное время будет ликвидировано.

Не спорил, но напомнил, к каким печальным результатам приводила очень часто привычка наших жандармских деятелей допускать до полного созревания разные революционные нарывы, заговоры и покушения. Хотелось отличиться, поднести все полностью и с эффектным гарниром разных подробностей… и в значительном числе случаев – проваливались, опаздывали, упускали…

Наше положение за время моего короткого отсутствия потерпело новые потери; произошли крупные беспорядки в 36 полку в Хабаровске, в самой вотчине Калмыкова; в Шкотове взбунтовалась и перешла к партизанам пулеметная команда.

Комендантом крепости Семенов назначил своего наперсника генерала Вериго, звезда которого опять взошла, это назначение сделано не спрашивая Розанова, что вызывает во мне опасения последующих неприятностей. Вечером получена телеграмма Семенова с приказом изъять контрразведку от Крашенинникова и передать ее в ведение и на ответственность генерал-квартирмейстера штаба округа. Это уже прямой удар по Розанову и очевидный результат хлопот Вериго.

По сущности это то, чего я добивался несколько недель, но форма и источник приказа наводят на размышления.

Указал С.Н. на осложнение обстановки и на все усиливающуюся комбинацию семеновских представителей (Вериго, Магомаев, Лесников и недавно появившийся генерал Никонов [1962]) и на их сношения с разными экзотическими здесь организациями (курени, кавказцы и т. п.).

Был на довольно многолюдном заседании общественного совещания, собранного Розановым. Впечатление полной бестолочи, невоздержной болтологии и отсутствие плана и практических решений по основному вопросу о продовольствии населения. В речах представителей земства заметил необычную резкость.

4 января. Утром кто-то принес из семеновской штаб-квартиры (теперь – штаб крепости) сенсационное известие, что Розанов уволен и ком[андующим] войсками назначен Калмыков, причем последнему приказано стянуть в Никольск все свои силы, так как боятся, что Р. окажет сопротивление.

Вскоре выяснилось, что это было неправдой, но самый факт появления этого слуха в связи со всем, ранее бывшим и известным, был очень симптоматичен.