Андрей Ганин - Семь «почему» российской Гражданской войны

В общем, все настроены нервно и тревожно и чего-то ждут. Розанов пытается казаться спокойным и равнодушным, но в практической деятельности рвет и делает большие промахи.

Хотел даже закинуться и не исполнить приказа о передаче контрразведки; насилу его уговорил этого не делать.

Под влиянием К[рашенинникова] отрешил от должности прокурора военно-окружного суда за то, что тот дал отрицательное заключение по делу какого-то Шишляникова [1963], привлеченного контрразведкой по обвинению в заговоре и революционной работе.

Напрасно старался доказать ему полную беззаконность такой экстраординарной меры, совершенно безумной и подрывающей авторитет суда, а вместе с тем и государственной власти.

Убедился, что за мое отсутствие К[рашенинников] вернул обратно все отнятые у него мной позиции и вошел опять в полное доверие и силу.

5 января. Остался здесь в качестве частного лица, а при надобности добровольца по отдельным военным вопросам.

Вериго вступил в обязанности коменданта; он приехал из Читы, куда вызывался Семеновым для получения руководящих указаний; на ст[анции] Пограничной с ним случилась неприятность – таможенные чиновники не пощадили его высокого положения и отобрали у него массу контрабанды, которой был набит его специальный вагон.

Послезавтра ожидается прибытие сюда Калмыкова с бронепоездом; говорят также, что Семенов отправляет во Владивосток два полка; наиболее болтливые сателлиты Вериго болтают, что с приездом Калмыкова будет объявлен приказ Семенова о назначении его вместо Розанова.

Спросил Изоме, играющего с Р. в большую дружбу; тот заверил, что, по его сведениям, не может быть ничего подобного и что без ведома союзного главнокомандования такая перемена невозможна, тем более что при настроении американцев едва ли допустимо появление Калмыкова в такой роли.

В войсках и учреждениях округа затяжной денежный кризис. Иркутск выслал сюда довольно крупную сумму денег, но дошла она в сильно окургуженном состоянии; по донесению везшего деньги чиновника Рожковского, его заставили «поделиться» при задержании его в Чите, а потом в Даурии. Замечательные порядки и нравы!

6 января. В Иркутске восстание охватило части местного гарнизона; японцы двинули туда часть своих забайкальских войск – таковы сведения из американских источников. Официальных сведений о положении в Иркутске и в армии нет. Вериго, Магомаев и чехи, по-видимому, о всем осведомлены, но хранят все для себя.

Это вполне возможно, т. к. телеграф в руках чехов, все телеграммы ими цензируются и пользование прямым проводом только с разрешения чехов или японцев. Позорное и унизительное наше положение; и это называется дружеской помощью!

Слухи о калмыковском назначении замолкли; Крашенинников говорит, что японцы наложили на это решительное «veto».

Вечером опубликовано извещение, что японское правительство решило занять район Иркутска, что как-то не вяжется с ранее сделанным заявлением генерала Жанена, объявившим этот район нейтральным и не допускающим вооруженных столкновений в его пределах.

Красная агитация распространяет сведения о том, что японцы вскоре очищают все Приморье, и этим устрашают население и солдат, обещая жестоко расправиться со всеми, кто будет поддерживать колчаковцев и семеновцев.

В штабе округа распространили слух о состоявшемся будто бы окружении и пленении наших сибирских армий где-то в районе Красноярска. Высказался самым решительным образом против всякой возможности такого исхода.

Непоколебимо убежден, что Каппель, Войцеховский [1964] , Молчанов [1965]и другие начальники выведут остатки армии за Байкал; потери будут, конечно, огромные; немало отстанет добровольно, потеряв всякую надежду на продолжение борьбы, но самые основные кадры отобьются и уйдут. Силы красных не так велики, им тоже нелегко, и сейчас главные опасности для нас – это местные восстания у Иркутска и к западу и чешская пробка на магистрали.

Был опять на общественном совещании; все время жевали вопрос о покупке хлеба; какой-то читинско-сибирский Коган, большой хлебный оптовик, берется поставить три миллиона пудов зерна в подходящие сроки и по сносной цене, а совещание занимается тем, что старается высчитать, сколько заработает на этом сей иудей.

В современной обстановке всякие совещания ни к чему; нужна единая власть и воля, но только, конечно, честная.

7 января. Из осведомительных данных выходит, что в Иркутске образовалось какое-то новое правительство и что союзное командование вступило с ним в переговоры. Известно также, что вечером 3 января японцы и отряд семеновских войск находились в 6 верстах от Иркутска, а так как по предыдущим сводкам японцы занимали ст. Иркутск 1 и 2 января, то приходится заключить, что они почему-то отошли.

Опубликована телеграмма из Москвы, что президентом советской республики выбран какой-то Каренин (из путиловских рабочих; по справке в контрразведке «Калинин» [1966]).

У Деникина тоже неважно.

Около Розанова вертится известный Гутман (литературный Ган) [1967], которого туда ввел Ванечка Толмачев (в Одессе был жидоедом высокой марки, а здесь с ними якшается).

Приказом Семенова упразднены должности командующих войсками округов и вместо них учреждены должности начальников военных округов с подчинением их главному начальнику военных снабжений, в данном случае знаменитому генералу Афанасьеву. Это бьет главным образом по Розанову, единственному настоящему к[омандующему] войсками; по новому положению он теряет право управления войсками и превращается во второстепенную тыловую инстанцию хозяйственно-административного назначения.

На донесения о беспорядках в войсках Семенов приказал «расстреливать целиком все взбунтовавшиеся части». Сидя под надежным прикрытием двух японских дивизий, читинскому атаману очень нетрудно отдавать такие «железные» приказания, совершенно не считаясь с тем, что при теперешней обстановке сие равносильно сотрясению воздуха и никогда не сбыточным угрозам. Прежде всего вопрос: а кто же будет расстреливать?

Здесь не Даурия Унгерна, не Маккавеево Тирбаха и не бронепоезда Степанова, где в полной безопасности семеновские палачи расстреливали кого угодно, ибо их жертвы были бессильны сопротивляться и никто не мог этому препятствовать: на единицы были сотни.

Когда Р[озанов] утвердил смертный приговор некоторым участникам восстания 17 ноября, то уже тогда командир Егерского батальона не мог привести его в исполнение, так как его подчиненные категорически от этого отказались и пришлось набирать какую-то сборную команду.

Да, и кроме того, сейчас некого и расстреливать, ибо взбунтовавшиеся части уходят в сопки и делаются совершенно недоступными для какого-нибудь наказания.