Борис Пудалов - Русские земли Среднего Поволжья (вторая треть XIII — первая треть XIV в.)

Упоминание Городца, первоначально появившееся в летописании новгородской архиепископской кафедры, весьма примечательно. Сообщая об отъезде из Новгорода владимиро-суздальских князей, новгородские летописцы XIII в. обычно указывали, что князь «поиде на Низ», либо просто «отъеха», «выеха» [343]. Почему же применительно к Андрею Александровичу летописец счел необходимым точно назвать город, в который выехал князь? Маловероятно, чтобы целью новгородского летописца было указать на стремление князя Андрея поехать в Орду из Городца (обычным маршрутом по Волге): Орда названа в более поздних московских сводах, лучше осведомленных о событиях в Низовской земле. Скорее, Городец упомянут как удельный центр князя, куда Андрей выехал из стольного Владимира и где предпочитал находиться. Особый характер отношений с Андреем Александровичем побудил новгородских летописцев внимательнее фиксировать передвижения князя-союзника, отмечая его отъезд в город-центр удела. Интерес к Городцу как «восточным воротам» Руси и к возможностям международной торговли по Волге в новгородском летописании до последней трети XIII в. незаметен.

Зафиксированные летописцами передвижения Андрея Александровича между Новгородом, Городцом и Ордой в 1281–1282 гг. стали традиционными в последующих событиях 1280–1290-ых гг. События эти известны по летописным источникам и к настоящему времени неплохо изучены [344]. После 1283 г. Андрей примирился с вернувшимся от Ногая Дмитрием, уступив ему великое княжение; братья предприняли совместный поход на Новгород, признавший в итоге власть Дмитрия Александровича [345]. Усобицы на этом не прекратились, так как попытки оспорить власть великого князя предпринимались и в дальнейшем. Летописи Новгородская IV, Софийская I старшей редакции и Московско-Академическая сообщают под 6793 (1285) г. о царевиче, который был приведен князем Андреем и изгнан Дмитрием, захватившим бояр брата [346]. После этого Андрей Александрович несколько лет воздерживался от открытой борьбы против великого князя и даже принял участие в организованном Дмитрием походе 1288 г. на тверского князя Михаила Ярославича, завершившемся миром [347]. Скорее всего, прекращение решительных действий было связано с ситуацией в Орде, где в это время сарайские ханы вели отчаянную борьбу за власть [348]и избегали затевать походы против великого князя владимирского.

Положение изменилось в начале 1290-ых гг. В 1292 г. Андрей Александрович со своими союзниками — ростовскими, белозерскими и ярославским князьями — ушел в Орду, где власть захватил хан Токта (Тохта, Тогта). Поездка русских князей для изъявления покорности хану и получения от него ярлыков на свои вотчины была традиционной при смене ордынских правителей, поэтому примечательно отсутствие великого князя Дмитрия Александровича среди участников этой поездки. В памятниках новгородского летописания, наиболее подробно описавших последующие события, сохранилось упоминание о том, что приехавшие в Орду князья «биша челом цареви» на великого князя [349]. Причины жалобы не раскрываются, но последствия ее были ужасны. В 1293 г. Андрей Александрович вернулся на Русь с татарским войском, во главе которого стоял брат хана Токты Тудан («Дюдень» русских летописей). «Дюденева рать» привела к страшному разгрому земель Владимиро-Суздальской Руси. Но цель князя Андрея была достигнута: вернув себе великое княжение, он вновь закрепил свою власть над Новгородом; в Переяславле утвердился союзник Андрея, ярославский князь Федор Ростиславич, а свергнутый Дмитрий превратился в изгнанника, метавшегося между Переяславлем, Псковом, Тверью и Волоком.

Именно в связи с событиями 1293/4 г. в летописях вновь упоминается Городец. Летописи Новгородская I и Софийская I старшей редакции сообщают, что после «Дюденевой рати» Андрей Александрович, принятый «с честью на стол» в Новгороде, пошел с новгородцами в Торжок «переимати» Дмитрия. Бежавший в Тверь Дмитрий через тверского епископа Андрея и князя Святослава Ярославича сумел договориться с братом о перемирии — видимо, ценой отказа от «великого стола». Судя по расположению известия в конце статьи под 6801 г. мартовского, происходили эти события в начале 1294 г. Следующая статья под 6802 г. мартовским открывается известием о том, что примирившийся с братом Андрей Александрович отпускает новгородцев домой, а сам из Торжка уходит «на Низовъскую землю» [350]. Неожиданное уточнение в описание возвращения князя Андрея из Торжка делают летопись Ермолинская и летописные своды 1497 г. и 1518 г. — то есть Прилуцкий и Уваровский виды «Летописца от семидесят и дву язык»; все эти памятники восходят в данном разделе к независимому своду предположительно севернорусского происхождения. В статье под 6802 г. Ермолинской читается: «Андрѣи исъ Торжьку поиде на Городець на Низь…» [351]. Отсутствие уточнения «на Городець» в более древних памятниках заставляет подозревать в тексте рассматриваемых сводов вставку редактора свода-источника Ермолинской и «Летописца от семидесят и дву язык»: зная, что Городец был удельным центром Андрея Александровича, составитель хотел подчеркнуть возвращение князя не просто «на Низ», но и «домой». В то же время вероятная связь этого свода-источника с Северной Русью (Новгородом?) делает допустимым предположение о том, что в тексте Ермолинской и сводов 1497 г. и 1518 г. отразилось изначальное чтение («на Городець на Низ»), позднее упрощенное в Софийской I («на Низовьскую землю»). Решить вопрос о времени появления слов «на Городець» в изучаемом фрагменте (след архетипного текста или редакторская вставка?) весьма затруднительно. Впрочем, то, что уехавший из Торжка «на Низ» князь Андрей направился в свой удельный Городец, а не в разоренный Владимир, выглядит достоверно и ни в коей мере не противоречит известиям о стремлении великих князей во второй половине XIII в. жить не в столице, а в удельных центрах.

В связи с летописными сообщениями о событиях 1293–1294 гг. К.А. Аверьянов предпринял попытку выяснить, кто управлял Городцом в это время. Приведя цитату из Никоновской летописи о князьях, жаловавшихся в Орде на Дмитрия Александровича, исследователь обратил внимание на то, что один из князей, Михаил Глебович, именуется в тексте «Городецким». На этом основании К.А. Аверьянов сделал вывод: «…К тому времени он [Михаил Глебович. — Б.П .] служил великому князю Андрею Александровичу и был наместником в его стольном городе Городце. В скобках заметим, что определение «Городецкий» применительно к Михаилу Глебовичу нельзя считать опиской летописца — тот же перечень князей имелся в недошедшем до нас варианте Никоновской летописи, который использовал В.Н. Татищев» [352]. Анализ текста летописных сообщений о поездке князей в Орду позволяет проверить справедливость вывода К.А. Аверьянова. Летописи, отразившие владимирское великокняжеское летописание (Троицкая, Симеоновская, Владимирский летописец) не сообщают о жалобе князей хану Тохте на Дмитрия Александровича; в Троицкой, по-видимому, были указаны лишь князья, приведшие татарское войско на Русь — Андрей Александрович и Федор Ростиславич [353]. Запись о жалобе есть в памятниках новгородского происхождения (под 6801 г.) и восходящих к ним московских великокняжеских сводах, но имена жаловавшихся князей не приведены [354]. Подробное сообщение содержит только Никоновская летопись, где читается интересующий нас фрагмент: «В лѣто 6801. Идоша во Орду ко царю князи Русьстии жаловатися на великаго князя Дмитрея Александровича… братъ его меншой князь Андрѣй Александрович Городецкий [здесь и далее выделено нами. — Б.П .], князь Дмитрей Борисовичь Ростовский, да братъ его князь Константинъ Борисовичь Углечский, да изъ двуродныхъ братъ ихъ князь Михайло Глѣбовичь Городецкий, да тесть князя Михаила Глѣбовичя Бѣлозерскаго [так! — Б.П .] Феодор Ростиславичь Ярославский и Смоленский, да князь Иванъ Дмитреевичь Ростовскаго, да епископъ Тарасий Ростовский» [355]. Сравнение выделенных отрывков однозначно свидетельствует, что, во-первых, городецким князем был все-таки Андрей Александрович (а великим князем — «заметим в скобках» — не Андрей, а Дмитрий, вопреки К.А. Аверьянову); во-вторых, Михаил Глебович был белозерским князем: именно так его называют более авторитетные своды [356], да и Никоновская тоже. Назвав Андрея «Городецким» и продолжая перечислять князей-жалобщиков, писец Никоновской машинально назвал «Городецким» и Михаила, хотя уже в следующей строке правильно именует его «Белозерским». Перед нами, таким образом, типичная ошибка самодиктанта редактора XVI в., описывавшего события более чем двухвековой давности. Примеров таких ошибок достаточно даже в пределах рассматриваемой годовой статьи: примечания фиксируют в списках Никоновской путаницу в именах и отчествах князей, неправильное синтаксическое членение текста, свидетельствующее о его непонимании и т. п. Попытка К.А. Аверьянова подтвердить достоверность чтения Никоновской совпадением ее известия с текстом В.Н. Татищева просто не выдерживает критики: историк XVIII в. пользовался не мифическим «недошедшим до нас вариантом Никоновской летописи», а хорошо известным списком (так называемым XV Академическим), о чем сообщается в предисловии к изданию «Истории Российской» [357]. Неудивительно поэтому, что текст известия у В.Н. Татищева совпадает с текстом Никоновской, так что проверка исторической достоверности летописного текста его копией просто наивна. В итоге фантазийными оказываются и последующие утверждения К.А. Аверьянова: «После того, как он [Михаил Глебович. — Б.П .] перешел на службу к великому князю Андрею Александровичу и получил от него Городец, прежние его владения на Белоозере должны были стать собственностью Андрея…» [358]. Древнерусские источники, напротив, не дают достаточных оснований считать белозерского князя Михаила Глебовича «служебником» Андрея Александровича и его наместником в Городце, а также предполагать у Андрея какие-то владения на Белоозере. Поэтому правителем Городецкого удела следует полагать самого Андрея Александровича, управлявшего своим княжеством с помощью бояр [359].