Валентин Янин - Музей как лицо эпохи

Отец И. И. Дмитриева также был любителем просвещения. В Симбирске, где семья жила в начале 1770-х годов, у них почти ежедневно собирались трое приятелей отца, «умных образованных и недавно покинувших столицу». Между карточной игрой и ужином они вели долгие беседы о театре и современной литературе, при этом «часто вспоминаемы были анекдоты о соперничестве Ломоносова с Сумароковым; о шутках последнего на счет Тредиаковского; судили об их талантах и утешались надеждою, которую подавал тогда молодой Д. И. Фонвизин, уже обративший на себя внимание комедией Бригадир и Словом по случаю выздоровления Наследника Екатерины».

Поэтому отец И. И. Дмитриева стремился сам уделять время воспитанию детей, в том числе приобщать их к чтению лучших произведений отечественной литературы. И. И. Дмитриеву врезался в память эпизод, который произошел «в деревне, уже по выходе моем из последнего пансиона», когда «в ожидании заутрени, отец мой, для прогнания сна, вынес из кабинета Собрание Сочинений Ломоносова, первого московского издания, и начал читать вслух известные строфы из Иова; потом Вечернее Размышление о Величестве Божием, в котором два стиха:

произвели во мне новое, глубокое впечатление. Чтение заключено было Одою на взятие Хотина. Слушая первую строфу, я будто перешел в другой мир; почти каждый стих возбуждал во мне необыкновенное внимание». Суммируя свои впечатления от совместного семейного чтения поэтических произведений М. В. Ломоносова, И. И. Дмитриев писал: «Я будто расторг пелены детства, узнал новые чувства, новое наслаждение и прельстился славой поэта». Помимо книг, семейным чтением были и газеты. «Отец мой, — отмечал И. И. Дмитриев, — получая при газетах реляции (о военных действиях в ходе русско-турецкой войны 1768–1774 годов. — А. С .), всегда читывал их вслух посреди семейства. Никогда не забуду я того дня, когда слушали мы реляцию о сожжении при Чесме турецкого флота. У отца моего от восторга перерывался голос, а у меня навертывались на глазах слезы».

Другим способом привлечения детей к литературе был их свободный доступ к домашней библиотеке. «У отца моего в гостиной, — вспоминал И. И. Дмитриев, — всегда лежали на одном из ломберных столов переменные книги разных годов и различного содержания, начиная от Велисария, соч. Мармонтеля до указов Екатерины Второй и Петра Великого. Даже и Маргарит (поучительные слова) Иоанна Златоустого, Всемирная История Барония и Острожская Библия стали мне известны еще в моем отрочестве, по крайней мере по их названиям. Мне позволено было заглядывать в каждую книгу и читать, сколько хочу».

Книжное собрание родителей, по-видимому, доставляло маленькому И. И. Дмитриеву множество приятных минут, поскольку он посвятил ему несколько проникновенных строк уже в воспоминаниях о своих зрелых годах. В 1812 году И. И. Дмитриев, будучи министром юстиции Российской империи, испросил себе отпуск для того, чтобы повидаться со своим престарелым отцом, и отправился в родное село Богородское под Симбирском. Описывая свою встречу с родными, он среди прочего записал следующее: «Отец мой отвел для житья моего свой кабинет, куда я некогда вхаживал с трепетом для отчета в заданном мне уроке. С каким удовольствием взглянул я на старинный зеленый шкаф с книгами, бывший предметом моей зависти! Я увидел в нем давних моих знакомцев: первую книгу Собрания разных сочинений в стихах и прозе Ломоносова, московского второго издания 1757 года; Сочинения и переводы Владимира Лукина, Горациевы послания, перевод силлабическим размером Князя Кантемира; Грациана Балтазара придворного человека, в оригинале письма Вуатюра, Бальзака и Костара, даже домашние и школьные разговоры на трех языках, которые в детстве моем столько натруживали память мою, и бывали иногда виною вздохов и слез моих».

В 1773 году, опасаясь приближения войск Пугачева, семья И. И. Дмитриева ненадолго перебралась из Симбирска в Москву. Теперь возможности подростка знакомиться с литературными новинками значительно расширились. «Посещение книжных лавок, — вспоминал он, — было любимою моей прогулкою; большая часть их закрывала собою от Воскресенских ворот древнюю церковь Василия Блаженного». В это время И. И. Дмитриеву удалось познакомиться с сочинениями российских «писателей: Хераскова, Майкова, Муравьева, бывшего тогда еще гвардии Измайловского полка каптенармусом, но уже выдавшего Собрание басен, Похвальное слово Ломоносову и стихотворный перевод с оригинала Петрониевой поэмы: Гражданская брань».

Рассмотренные в статье примеры, безусловно, не исчерпывают всего многообразия мемуарных свидетельств, характеризующих детское чтение в XVIII столетии. В целом ситуация с чтением детей развивалась в тесной связи с общими условиями развития просвещения и книжного дела. В 1740–1760-х годах (как это было видно на примере А. Т. Болотова) существовал общий дефицит книжной продукции и было немного образованных людей среди дворян, что делало чтение детей нерегулярным и случайным. Но уже в 1760–1770-х годах (как это было в случае с И. И. Дмитриевым) даже в среде провинциального дворянства появляются библиотеки, родители сознательно направляют детское чтение. Вместе с тем, мемуары свидетельствуют о том, что значительную часть в чтении детей (особенно в младшем возрасте) составляла религиозная книга.

Огромную роль в развитии читательской активности подрастающего поколения играли учебные заведения (духовные семинарии, кадетские корпуса, Московский университет), сеть которых во второй половине XVIII века непрерывно расширялась. Чтение их воспитанников заслуживает отдельной статьи.

«ЗНАНИЕ — СИЛА» № 11/2016

А кому ж «копаться»?! Кто в России знания и средства на то имеет?! И кто живет тем, сколько того навоза в землю будет заложено и сколько она оттого добра родит?! — возмутился этот человек и задумал жить наперекор. Но это будет позднее. А в начале своего пути Андрей Тимофеевич Болотов ничем от других не отличался.

Когда Петр III подписал «Указ о вольности дворянской», у многих офицеров русской армии, уставших от бестолковой службы и дворцовых переворотов, возникла иллюзия, что можно будет пожить, наконец, спокойно и насладиться прелестями этой самой «вольности» ничегонеделания на лоне природы.

Возможно, и капитан Андрей Болотов, вполне успешный флигель-адъютант барона Корфа, подумал так же, подал в отставку и уехал к себе в имение. «Душа моя жаждала единственно только мирной, сельской, спокойной и уединенной жизни, в которой бы мог я заниматься науками», — писал Болотов о себе.