Лев Гумилёв - Татаро-монголы в Азии и Европе

Итак, старые шаманские праздники с жертвоприношениями ( тайлганы ) с конца XIII в. стали связываться с именем Чингис-хана и в конце концов превратились в чествование его реликвий, хранящихся в знаменитых восьми белых юртах в ордосском Эджэн-хоро. Один из летописцев так рассказывал об этих белых юртах: «С тех пор вечный прах его стал опорой для ханов и дзайсанов, стал святыней для всех, стал вечными устоями — восемью белыми юртами» [2339].

Культ Чингис-хана просуществовал более семи столетий и все еще искусственно сохраняется в КНР, где в Эджэн-хоро в 1956 г. рядом с белыми юртами был построен большой храм, куда должны были быть перенесены ханские реликвии [2340]. За 700-летнее существование шаманский дух культа Чингис-хана не претерпел больших изменений, хотя воинствующая ламаистская церковь и внесла в него некоторые особенности. По указанию маоистских властей кровавые жертвоприношения Чингис-хану продолжают совершаться в Эджэн-хоро.

Если прочитать записанные в XX в. песнопения и гимны в честь Чингис-хана, то очень легко выделить в них шаманскую основу и обнаружить лишь легкий ламаистский налет. Некоторые же гимны являются исключительно шаманскими. Вот, например, как обращаются к Чингис-хану при жертвоприношении кобылиц и баранов во время весеннего тайлгана:

И далее все в таком же восхваляющем тоне поется длиннейший гимн, сложившийся еще в очень давние времена. И судя по некоторым выражениям, например, «рожденный по воле верховного Неба» («degere tngri-yin jayayatu»), восходящим к XII–XIV вв., в течение нескольких веков монгольскому народу внушалась таким путем мысль о величии Чингис-хана.

Кроме шаманского культа среди монголов в XVII столетии циркулировало немало рассказов о Чингис-хане. Но в этот период, названный нами вторым, рассказы о Чингис-хане имели уже другой характер. От этих времен нам известны несколько сочинений, которые можно назвать историческими летописями. Они представляют собой своеобразный литературный жанр, в котором изложение событий истории монголов сочетается с народными преданиями, легендами и стихами. В XVII в. таких летописей было создано несколько, из них известны нам пять. Прежде чем выяснять, как освещен образ Чингис-хана в этих произведениях монгольских историков, следует сказать несколько слов о том, почему именно в этом веке были созданы летописи, почему не раньше, в XV или XVI в.?

XVII век в истории монголов ознаменовался бурными событиями — это был век последней. попытки создать единое монгольское государство, которое могло бы противостоять все возраставшей агрессии маньчжурской династии Цин, обосновавшейся в Китае. Попытка Лэгдэн-хана (1604–1634) окончилась разгромом, часть монгольских князей перешла в маньчжурское подданство. В напряженной обстановке в Монголии сочинялись одна за другой летописи, основной целью которых была пропаганда идеи объединения монголов. Обращение к давно прошедшему, к веку, когда была создана единая империя монголов, было вполне естественным для летописцев XVII в. Образ Чингис-хана в их глазах приобретал особенно важное политическое значение и обрастал при этом чертами героической идеализации, столь присущей произведениям эпоса, которые без достаточной критики принимались на веру монгольскими историками. Ламаистская церковь, которая еще со второй половины XVI в. начала оказывать огромное влияние на жизнь монгольского народа, также внесла свою лепту в возвеличение образа Чингис-хана, объявив его божеством и создав для него свой особый способ почитания его: в некоторых храмах появилось изображение Чингиса, перед которым возжигались курения и читались специальные молитвы, приносились бескровные жертвы кумысом. Не только в Эджэн-хоро поминали его, поклонялись его реликвиям. Существовали и специальные храмы, посвященные Чингис-хану. Только в одной Халхе вплоть до времен народной революции существовало четыре разных храма Чингис-хана. Белое знамя Чингис-хана хранилось как священная реликвия в монастыре Баруун-хурэ по соседству с знаменитым монастырем Эрдэни-дзу. Специальное сумэ (здание храма) было выстроено для знамени. Только в начале 30-х годов нашего века удалось изъять из монастыря эту интересную реликвию и поместить в создававшийся в те годы музей в Улан-Баторе [2342]. Вопрос о подлинности знамени остается неясным. Вряд ли можно считать, что знамя Чингис-хана могло сохраниться в течение более чем семи веков. Тем не менее оно производит впечатление и длинными конскими гривами, подвешенными вверху, и маленькими шелковыми мешочками, в которых зашиты высушенные сердца пленников, принесенных некогда в жертву знамени. Черное знамя Чингис-хана — знамя войны якобы хранится в Эджэн-хоро [2343].

В известных летописях XVII в. (анонимная «Алтай тобчи», анонимная — «Шара Туджи», «Эрдэиийн тобчи», составленная ордосским князем Саган Сэцэном, «Алтай тобчи», написанная ученым ламой Лубсан Данзаном, «Асарагчи», созданная халхаским князем Джамбой) образ Чингис-хана подан не только как героический, но и со сказочными, чудесными свойствами. О факте его рождения, например, рассказывается уже совсем в иных чертах, чем об этом поведано в «Секретной истории монголов». Даже Саган Сэцэн, более осторожный, чем остальные летописцы, сообщил, что Чингис-хан родился особенным, не похожим на обычного ребенка: «Родился сын, преисполненный удивительных признаков» [2344]. А Лубсан Данзан разукрасил рождение Чингис-хана всем арсеналом чудес, которые обычно использовались буддийскими писателями при описании рождения кого-либо из почитаемых святых, например Далай-ламы: здесь и радуга, сияющая над юртой, и вещая птица, щебечущая непонятное слово «чингис, чингис» [2345], и чудесная печать «хасбу», появившаяся в камне, расколовшемся сам собой [2346]. Анонимный автор «Шара Туджи», хотя и не окружил чудесами рождение Чингис-хана, но назвал его, однако, хубилганом (т. е. перерождением святого, или бодисатвы). Излагая далее его биографию, он использовал буддийские сказания и легенды, согласно которым Чингис-хан вступил в союз с первосвященным сакьяским ламой, сообщив ему: «Я отсюда на тебя опираться буду, а ты оттуда меня храни» [2347]. Такими легендарными сведениями ламаистская церковь пыталась обосновать свои связи с Монголией еще с начала XIII в.

В легендах, приводимых летописцами, образ Чингис-хана принял все черты могущественного, идеального героя. То он появляется в виде древнего старца с луком и стрелами, натянуть который никто не может, кроме него самого. И стрелой своей раскалывает скалы. То с неба к Чингис-хану спускается нефритовая чаша с чудесным напитком рашианой, пить который может только он один, у братьев же его — Хасара и Бэлгутэя чудесный напиток застревает в глотке и проглотить его они не могут [2348].