Фридрих Мюллер - История ислама. Том 3, 4. С основания до новейших времен

Намереваясь в следующем году снова вернуться в Ирак, он, отказавшись от своего зимнего похода на Багдад, предпринял обратный путь, но уже по дороге в Нишапуре формально передал своим сыновьям управление западными и южными провинциями, а именно: Мидию — Рукн ад-Дину, Кирман и соседние — Гияс ад-Дину, Газну с Тохаристаном, Гуром и т. д. — Джелаль ад-Дину Мингбурнию [172]. Главными же провинциями, Хорасаном, Хорезмом и Трансоксанией, номинально управлял младший сын Мухаммеда, Ослаг-шах, которого он, по настоянию матери-султанши, Туркан-хатун, дочери одного из предводителей канкалиев, уже раньше назначил наследником престола. Другими словами, он сохранил за собой неограниченное право властвовать на востоке — верное доказательство того, что он уже тогда отказался от возвращения в Ирак и решил действовать в Трансоксании. Поэтому он отправился отнюдь не в столицу, а в Бухару, поближе к театру последних событий (приблизительно в начале 615 = 1218 г.); и действительно здесь ему скоро пришлось понять всю опасность своего положения. Одновременно с ним сюда явилось и посольство от монгольского хана, которое преподнесло ему множество ценных подарков и послание, как будто очень лестное. В нем говорилось, что Чингисхан считает его своим любимым сыном: на языке кочевников Центральной Азии это значило не что иное, как то, что он считает его своим вассалом. Можно представить себе, какое впечатление это должно было произвести на Мухаммеда, который всегда, даже слишком был уверен в своем могуществе. Он имел осторожность тайно расспросить одного из послов, который сам был родом из Хорезма и проник вглубь Восточной Азии, по всей вероятности путешествуя с торговыми целями; предварительно он, для большей безопасности, вручил послу большие подарки. Тот подтвердил ему, что Чингисхан действительно завоевал весь Северный Китай, но постарался представить его могущество менее сильным сравнительно с силами великого хорезмшаха [173]. Мухаммед дался в обман, и с этого момента война с дерзким монголом, посмевшим поступить с ним таким образом, была для него вопросом решенным, хотя он пока отпустил послов с дружественным ответом.

Все сохранившиеся источники говорят, что намерение Чингисхана потребовать от хорезмшаха покорности и тем заставить его порвать с ним мир [174]было ускорено внешними обстоятельствами. Более чем подозрительно, что халиф Насер в момент опасности (614 = 1217 г.), ввиду приближения хорезмшаха, послал к Чингисхану гонца, которому удалось пробраться через Персию и Трансоксанию в лагерь монголов и выполнить там свое роковое поручение. Правда, едва ли можно сомневаться, чтобы при каких бы то ни было обстоятельствах было возможно мирное соседство между монгольским и хорезмским царствами. Но никто не может знать, что случилось бы, если бы столкновение произошло лишь после смерти одного из двух государей, так как быструю смену решающих событий непременно следует приписать их личному способу действий. В извинение халифа беспристрастный историк должен заметить, что он так же мало подозревал размеры и бедствия приближавшейся катастрофы, как и все жители исламских земель. Ведь еще недавно пережили они нападение каракитаев — такого же нападения ожидали и теперь, — а последние между тем едва перешли за Оксус и не причинили столько зла, как тузы. Если бы потомку хорезмшаха, который некогда соединился с этими язычниками против своего государя-одноплеменника, удалось включить в свои владения подобные же толпы кочующих татар, то он не имел бы оснований жаловаться. Но каковы бы ни были конечные результаты, то, что не подобало турецкому султану, еще менее подобало наместнику пророка, вменявшего своим последователям почти в главную обязанность совместные действия верных против язычников. Этот халиф всегда отказывался действовать серьезно против христианских крестоносцев, теперь же он призвал монгольских язычников чуть ли не в свою страну; ничто не указывает столь ярко на падение ислама того времени. Оба безумных противника (повелители Багдада и Бухары) в смелом неведении одинаково усердно старались вовлечь свою страну в несчастье. Едва ли мир был когда-либо свидетелем подобного добровольного нанесения себе смертельных ударов.

Даже после отъезда послов хорезмшах предпринял все возможное, чтобы сделать войну неизбежной и при этом устроить так, чтобы он оказался неправым. Комендант Отрара Гайр-хан велел в это время арестовать нескольких купцов, которые пришли с ценными товарами из монгольских земель и поселились в этом пограничном городе, отличавшемся в то же время оживленной торговлей. Он поступил так из корыстных целей, но шаху послал в Бухару [175]донесение о поимке нескольких монгольских шпионов. Мухаммед велел казнить их. Известие об этом дошло до Чингиза вскоре по возвращении его послов, и хан не пропустил случая доказать всем, чего стоят красивые разглагольствования хорезмийцев. Он снова отправил в Трансоксанию посольство (оно состояло из одного турка, по имени Богра, отец которого находился на службе у Такаша, и двух монголов) с требованием выдать ему Гайр-хана, как убийцу миролюбивых монгольских подданных. В случае отказа он грозил переступить границу во главе своего войска. Такие притязания должны были показаться шаху смертельной обидой: он велел казнить Богру, как перебежчика, а монголов отослал обратно с бритыми подбородками — в глазах мусульман и других азиатских народов это величайшее поругание [176]. Быть может, еще до этого Чингисхан созвал «курилтай», или собрание предводителей родов, которое, подобно земскому собору, выражало мнение народа и поддерживало важнейшие мероприятия государя, и война с хорезмшахом была решена.

Почти три четверти года (615–616 = 1218–1219 гг.) Чингисхан стоял лагерем на Иртыше, обучая свою конницу и привлекая к себе все новые силы; только осенью 616 (1219) г. все войско в нескольких колоннах двинулось на Трансоксанию. Первое столкновение между монголами и хорезмийцами произошло еще до этого: к востоку от нижнего Яксарта значительный отряд первых преследовал одну из турецких шаек, не имевшую предводителя и со времени Гушлуга все еще делавшую обладание некоторыми округами бывшего Каракитая спорным вопросом. При этом отряд монголов наткнулся на самого шаха Мухаммеда, который поторопился сюда для защиты владений своих друзей — канкалиев. Джучи, старший сын Чингисхана, получил строгое приказание не вступать в отдельные битвы до прибытия главного войска, поэтому он объявил, что смотрит на войска хорезмшаха как на своих друзей и не ищет с ними ссоры. С поспешностью, обыкновенно свойственной возрастающей внутренней неуверенности, Мухаммед все-таки принудил монголов к битве с своим гораздо более многочисленным войском; но исход ее не согласовался с его ожиданиями. Джучи не только выдержал нападение, но опрокинул левое крыло хорезмийцев и этим подверг опасности и центр, в котором находился сам шах: только благодаря храбрости сына шаха Джелаль ад-Дина, который победоносно отразил нападение на правое крыло и затем поторопился на помощь к отцу, равновесие установилось. Было неизвестно, на чьей стороне осталась победа: оба войска стояли лагерем на поле битвы, но ночью, согласно своим инструкциям, Джучи поспешно отступил: утром исчез всякий след быстрых монгольских всадников.